Это и не роман вовсе. Романы бывают между мужчинами и женщинами. И не книга это. Книги пишут графоманы. Это письмо в форме книги. Письмо Господу Богу, то есть моему читателю, с которым нас разлучили тёмные силы. Я сообщаю Ему, что со мной происходит. Докладываю, что я по–прежнему служу только Ему. Я агент Его. Сообщаю обо всём, что творится на земле. Я без устали пишу и не получаю ответа.
Да! Вся наша жизнь театр. Вся наша жизнь — враньё. Лживый, потому что бездарный провинциальный театр. Земля наша — далёкая периферия. А человечество — недалёкий деревенщина. Ну что с него взять?!
Пожалейте его!
Пожалейте нас!
Детей наших невинных!
И я услышал в сердце своём: «Все вы дети мои окаянные».
На старости лет я брошу сочинять. Влюблюсь в молодую женщину, уговорю её последовать со мной в деревню. Там, собрав силы, сделаю ей прекрасное дитя. Наговорю ей небылиц, потому что могу не успеть насладиться этим процессом до конца — прорастанием моего чада из почки в плод. Хотя если Бог будет милостив, я ещё поскриплю и полюбуюсь светом заката.
А сейчас, пока полдень, я тороплю эти свои строки, ибо со всех сторон, словно богатый град, окружён я беспощадными полчищами. Это наступают на меня мои извечные враги — идеи, сюжеты и замыслы, бороться с которыми и победить которые, значит — как можно скорее обратить в слово.
Моя последняя женщина в ответ на празднословия в адрес моей старости и её молодости будет отвечать — тверда, как бриллиант: «Я люблю его!»
Буду я старым. Морщинистым. Неловким. Но никогда не буду стариком.
Чтобы она всегда могла с гордостью сказать: «Он самый лучший!»
Так я пророчествую. Но я пророчу самому себе и никому больше.
Я отвечаю только за себя. И если я ошибусь, то ошибусь для себя. И если я обманываю, то лишь себя одного.
О том, что с нами происходит на самом деле, раньше прочих догадалась Рэн. И чём не преминула поделиться со своим патроном. Однако Пиза, несмотря на свой практицизм, отреагировал не сразу.
Только гибель сестры и племянницы отрезвили его, заставили вспомнить то, о чём ему исступлённо лепетала девственница, теперь уже мнимая.
— Это конец. Всему конец.
— Любишь ты это слово. Оно так многозначно, не правда ли?
— Не надо бы так шутить, милый. Возможно, и это опасно.
И Пиза — человек действия — тут же перевёл на счёт кафедрального храма баснословную сумму.
Конечная — конечно, я! Тойфель Кар.
Вирусы, бациллы и прочие губительные микробы — воплощённое зло мира. Это одна из самых изощрённых форм нечистой силы. Их мириады, невидимых вредоносных, а то и смертельных бесов. Гений.
Из хаоса:
— Бог нас всё–таки накажет?!
— А ты думал, на пушку берёт!
Из монолога под бокал бузы:
— Ничего не хочу знать, ни в чём поэтому не участвую. Обхожу десятой дорогой всякие там пикеты, сходки, митинги, манифестации с демонстрациями. Но даже при таком своем поведении вынужден много видеть и знать, а ещё больше слышать. Из–за чего у меня постоянно плохое настроение. Мне кажется, если такая жизнь продолжится, я сойду с ума.
Есть такие. Всё вроде при них. Обычно это мужчины. И ростом вышел. И лицо красивое. И фигура что надо, а вот веет от него тоской — зелёной, тягучей. Зазеваешься рядом с таким — устанешь, словно из тебя высосали сквозь трубочку–соломинку хорошую дозу крови.
Прежде всего, любите детей! Это даст вам силы любить друг друга. Из детей, которых любят, вырастают люди. Гений.
Две бритоголовые лесбиянки, заголяясь до узких плавок, нараспев говорили пошлости. А у подножья помоста, на котором они извивались, толкалась жидкая масса подростков, подвывающих от возбуждения.
Автор (сам себе):
Семивёрстова проклинают как сделавшего первый выстрел.
Но ведь это несправедливо. Он только ответил на раздавшиеся раньше выстрелы.
Знаешь, что говорят аборигены: тот, кто стрелял в наше знамя, и есть наш враг.
Что теперь говорить. Теперь всё покатилось и, пока не докатится, не прекратится.
Хаос — отнюдь не руины. Прекрасен хаос бытия! Гений.
Литература не в состоянии достичь соответствия этому великолепию. Но попытка воспроизвести его небывало обогащает её.
Ангел, сошедший с неба, имел ключ от бездны и большую цепь в руке. Он схватил и сковал на тысячу лет дракона, змея древнего, который есть дьявол. Сатана. И низверг его в бездну. Запер там и запечатал выход, чтобы не мог он обманывать народы, доколе не окончится тысяча лет, после чего дракон должен быть освобождён на малое время.
