На крыльцо вышла высокая девушка в длинном рыбацком фартуке.
— А вот и сестрёнка. Судя по аромату — рыбу жарит.
Почтальон протянул ей пакет. Она расписалась в книжечке.
— Заказное письмо получила, — комментировал Пиза.
Они уже подходили к штакетнику, увитому хмелем и плющом. Не обратив никакого внимания на брата и его спутника, блондинка, повернувшись, заспешила в дом. А почтальон, глядя ей вослед, вдруг схватился за грудь и покачнулся. Семивёрстов бросился к нему, подхватил, поддержал.
— Что с тобой, земляк?!
Немолодой уже мужик широко открытыми, невидящими глазами смотрел на него, хватая воздух перекошенным ртом.
— Вот зараза! — услыхал Семивёрстов восхищённо–возмущённый голос друга. Обернулся к нему и скользнул вслед за его взглядом. По дорожке к дому, сверкая ягодицами, уходила Тама.
Продышавшийся почтальон, потрясённо крякнув, неловко пошёл, ведя велосипед: прочь, прочь, прочь. А над притихшим заливом истерически хохотала чайка.
— Маху дала — обронил Пиза, открывая калиточку. — Междумах допустила.
Ам, ем, ём, им, ям, ом, юм, эм, ум.
Искусственный спутник жизни, — так обозначил себя Пиза накануне развода со второй женой.
Чемпионом стать нельзя. Чемпионами рождаются. Их, чемпионов, сразу видно. И те из тренеров — настоящие тренеры, кто способен разглядеть чемпиона среди иных ещё задолго до его побед. Автор.
В светлом туннеле оптики копошились волны залива.
Чемпион знал наверняка: рано или позже Чин появится в сверкающей перспективе этой оптики, чтобы остаться в ней навсегда.
Из прочих разговоров:
— Извини. У нас такой замусоренный город. Плохо убирается. Потому что дворникам мало платят.
— Они построили дома на склоне живописной горы. А потом выяснилось, что под боком деревни, в урочище — кладбище радиоактивных отходов.
— Ым, сделай мне чашечку взвару, как всегда.
Сутенёр — философ, познавший суть вещей и эксплуатирующий суть вещей в корыстных целях. Пиза.
Соловьи в раю зимуют. Автор.
Если зайца долго бить по голове, научится спички зажигать. Чехов.
Степь сжимается в гармошку. Начинается предгорье. Потихоньку, понемножку поднимаемся наверх. И закладывает уши, и першит легонько в горле от высокой хвои горной, голубой, как белкин мех.
— Дядя Соя, но ведь вы умер!
— Не думай за это. Просто я перешёл на нелегальное положение.
— Но ведь закопали тебя!
— То был другой вместо меня.
— О! Господи!
— О нём ни слова. У нас не принято. Иначе и тебя закопают.
— Все дороги ведут в ад?
— Именно… Но ты слушай дальше: обо мне позаботились. Есть у нас человековод Жилда. Все телопроизводители под его началом. Он для нас и бригадир и учётчик!
— Дядя! Откуда вы взялся?
— Из Окаянии, то бишь Окоёмии. Автомолётом.
— Но как так можно. Чтоб?..
— Меня взял один э… Тофелем звать.
— Не то, не то вы говоришь. Разве оттуда можно… и что это такое автомолёт?
— Ну, такая вещь. С виду на рояль смахивает. Очень вместительный транспорт. Правда, много топлива жрёт…
— А на каком топливе он работает?
— На рапсовом масле.
— Что–ооо?
— В Окоёмии, то бишь в Окаянии тысячи полей засеяны рапсом, сотни маслодавилень. Очень экологичное горючее. После него эфир чистый.
Мажар затряс головой. Принялся ощупываться. И особенно тщательно обследовал поверхность всклокоченной своей головы.
— Ну ладно, племяш! Как хоть зовут тебя?
— Вы что не помнишь?
— Забыл. Когда туда попадаешь, всё, что было забывается.
— Мы ж с тобой были друзьями, вы же спасал меня столько раз.
— Может быть.
— Меня вот и на этот раз ловят. Хотят пришить. Помоги, как раньше.
— А за что пришить?
— Ну я это… Ну, как всегда, проигрался в пух. А отдавать, сам знаешь, нечем.
— Так скройся на время. Я не могу тебе помочь. Я занят.
— Давай рванём отсюда. У тебя ж машина.
— Не могу. Видишь, со мной товарищи. У нас тут задание по перевозкам. Надо сидеть на этом самом месте. Мы тут дежурим.
— В таком случае меня прикончит Бабуш.
— Ты не бойся. Я похлопочу перед бригадиром. Тофель и тебя возьмёт. Будем вместе работать.
— Я не подведу тебя.
— Себя, Мажар, не подведи.
— Никогда!
— Ну, всё! Показывай своих преследователей.
— Вон те трое!
— Как звать?
— Сонда, Бабуш и Сонша.
— Зови!
