— Состояние души человека, попавшего под колёса жизни.
— Кошмар, да? Такой человек опасен?
— Не более, чем ты.
— Но я ведь здоров!
— Ты так думаешь? Советую сейчас же выйти из дому и
осмотреться.
— И что же я там увижу?
— Шизофрению.
Душевная остуда — болезнь, которую ошибочно принимают за шизофрению. Спун.
Душевнобольные — это те люди, чьи души в предыдущих земных воплощениях боролись за лучшую жизнь, терпя страдания и муки. Чаще всего не по своей воле и раньше срока покидали этот свет, согреваемые надеждой, что мучились не зря. А вернувшись и увидев, что лучше на земле не стало, впали в отчаяние.
— Ты что делаешь?
— Думаю.
— Опять? Нельзя же так всё время!
— Надо, надо, брат! Думающему безумие не страшно (из телефонного разговора).
Мой брат — Брут (поговорка Муста).
— Слушай, Муст! А что если согласиться с тем, что они тут и мы с ними не враги, что уживёмся, что всем будет хорошо. Они ведь в большинстве своём образованные, культурные, предприимчивые, трудолюбивые…
— Что ты! Выбрось из головы! Мы без них проживём. Всё, что надо, у нас есть. Мы проживём сами. Мы самодостаточный этнос. Хоть и малый. Земля у нас малая тоже. Нам как раз под размер. Нет, нет и нет!
— Слушай, Муст! У нас есть профессор, который записывает свои лекции на магнитофон.
— Зачем?
— А чтобы подстраховаться на случай наговора. На него в своё время стучали, искажая суть его выступлений. А потом он издал учебник по эстетике.
— Ну и к чему ты все это рассказываешь?
— К тому, что и тебе бы не помешало записывать свои речи на плёнку.
— Уж не надумал ли ты на меня настучать? Тебя наняли? Нет, заставили! Но ты решил меня таким вот образом предупредить.
— Просто со временем ты бы смог издать самоучитель по борьбе за национальную свободу.
Чин:
Ох, уж эти постмодернисты! Так изобразят, что не поймешь: человек это или мусорная куча.
Человек беззащитнее таракана. Тойфель Кар.
Кого люблю, того убью.
Вовс — Чину:
— Пошли к Пизе. За мой счёт. Приглашаю.
— Чего мы не видели в притоне?!
— Ах, вот оно что! Ты всё ещё девственник!
— Ненавижу, когда бабы при всех раздеваются.
— Это же их работа, причём хорошо оплачиваемая. Ты сколько за квадратный метр интерьера берёшь?
— В зависимости от качества заказа, а так же… Словом, от многих моментов зависит.
— Так и в стриптизе. На какое качество ты рассчитываешь… Если только посмотреть, то вполне приемлемая цена.
— Только не говори мне, что среди них есть порядочные женщины.
— И немало. Например, Подводная Лодка — девственница.
— Почему лодка, да ещё подводная?
— Субмарина. Так родители ребёнка назвали.
— Идиотизм.
— Зачем так реагировать? Принимай жизнь такой, какая есть.
— Ладно. Ты прав. Но к Пизе я не пойду.
— Пойдёшь. Когда–нибудь, как только иссякнет в тебе твой максимализм. Мы все сквозь подобное проходим: кто–то раньше, кто–то позже.
Муст и Вовс:
— Поскольку рая нет, мы создадим его здесь, если нам не будут мешать.
— Конечно, только для своих.
— Разумеется.
— Гляди, чтобы не вышло наоборот.
— Как тебя понимать?
— Наоборот — это антирай.
— Ад создавать не приходится. Он сам возникает.
Ничего не говори такого, о чём придётся сожалеть. Автор.
Если не знаешь, что сказать, лучше промолчи. Автор.
Пиза:
— У меня, Мур, большие планы.
— Так поделись.
— А ты не проболтаешься? Я конкуренции боюсь.
— Будь уверен.
— Хочу открыть антистриптиз–бар
— Что–то новенькое…
— Революция в такого рода бизнесе!
— Вот как!
— Представь себе, выходит Колировка и начинает одеваться. Что скажешь!?
— Гениально.
— Я тоже так думаю.
Пиза жил один. И довольно давно. С тех самых пор, как занялся своим доходным делом. Жена так и не поняла этого бизнеса. Забрала детей и уехала от мужа туда, где никто слыхом не слыхивал о Пизе.
Он собрал кучу переходящих знамён: толстых, бархатных, бордовых — с золотым шитьём, бахромой и кистями. Не знамёна, а ковры. Обшил ими комнату и назвал её красной.
А ещё он купил все кожаные обложки для партбилетов и пошил из них куртку, в которой щеголял. Такой смельчак — можно было подумать. Но никто так не и не думал думать. Теперь, когда всё можно, когда сами носители «красных» книжечек на каждом углу бичевали идеологию, которой служили и которая их вкусно питала, подобный демарш не выглядел дерзким. Теперь подобная отвага вызывает у одних лишь беспомощную обиду, у других саркастическую улыбку.
