Это сложный вопрос. Нет сомнения, что для Маринетти, Гитлера, для тысяч сотрудников нацистской или сталинской секретной полиции, охранников лагерей, исполнителей массовых казней страсть к разрушению была доминирующим мотивом. Но, может быть, все они не имеют отношения к типу личности, порожденному нашей эпохой? Правы ли мы, определяя дух технократического общества как некрофильскую ориентацию?
Чтобы ответить на эти вопросы, надо прояснить ряд моментов, которых я до сих пор здесь не касался. Прежде всего необходимо остановиться на связи некрофилии с анальным характером.
Как показывают клинические данные и анализ сновидений некрофилов, у них присутствуют отчетливые черты, свойственные анальному характеру. Фиксация на испражнениях является, как мы видели, символическим выражением интереса ко всему гниющему, разлагающемуся, мертвому. Однако, хотя «нормальный» анальный характер предполагает некоторую долю безжизненности, он все же не тождествен некрофилии. Анализируя пути развития анального характера, Фрейд и его сотрудники обнаружили, что иногда в качестве побочного продукта он порождает склонность к садизму. Это происходит не всегда, но лишь у тех людей, которые отличаются особым нарциссизмом и враждебностью. Впрочем, даже и садисты остаются по эту сторону интересующей нас границы: они хотя и стремятся контролировать других людей, но не стремятся их убивать. Но если у человека отсутствует и такая, пусть извращенная связь с другими людьми, если его нарциссизм и его враждебность достигают критической точки, такой человек становится некрофилом. Тогда его цель — превращать живую материю в неживую, разрушать все и вся, часто даже самого себя. Его главным врагом становится сама жизнь.
В соответствии с этой гипотезой, развитие от нормального анального характера к садистскому характеру и от него к характеру некрофила обусловлено возрастанием нарциссизма, неконтактности и склонности к разрушению, причем находящийся между этими полюсами континуум включает бесчисленное множество случаев. Некрофилию, следовательно, можно определить как злокачественную форму анального характера.
Если бы связь анального характера с некрофилией была столь простой и однозначной, данную теоретическую схему можно было бы считать удовлетворительной. Однако в действительности связь эта далеко не так однозначна. Анальный характер, типичный для представителей среднего класса в XIX в., в наше время среди населения, задействованного в современных видах производства, становится все более редким[31]. Если для среднего жителя Америки феномен тотального отчуждения является, по-видимому, еще достаточно редким, то для групп, которые наиболее ярко выражают сегодня тенденции общественного развития, он уже достаточно характерен. Рождаемый нашей эпохой человек нового типа уже не вписывается в рамки, задаваемые старыми представлениями об оральном, анальном и генитальном характере. Этот новый тип я уже пытался описать как «рыночный характер»[32].
Человек, обладающий рыночным характером, воспринимает все как товар, — не только вещи, но и саму личность, включая ее физическую энергию, навыки, знания, мнения, чувства, даже улыбки. Такой тип — явление исторически новое, ибо он возникает в условиях развитого капитализма, где все вращается вокруг рынка, — рынка вещей, рынка рабочей силы, личностного рынка, — и его главная цель — в любой ситуации совершить выгодную сделку.
Анальный характер, так же как оральный и генитальный, принадлежит к реалиям старого мира, в котором еще не было в такой степени развито тотальное отчуждение. В основе этих типов характера лежит опыт чувственного переживания человеком своего тела, его функций и его продуктов. Но у кибернетического человека процесс отчуждения заходит так далеко, что он начинает видеть в своем теле только инструмент успеха. Тело его должно выглядеть здоровым и юным. Оно воспринимается в сугубо нарциссическом модусе — как самый ценный товар, который можно предложить на рынке.
И здесь мы должны вернуться к вопросу, заставившему нас совершить этот характерологический экскурс. Действительно ли некрофилия так характерна для человека, живущего во второй половине двадцатого столетия в Соединенных Штатах или в любом другом обществе, столь же далеко зашедшем по пути капиталистического или государственно-капиталистического развития?
