– Это меня не удивляет. Однако, по-моему, пора разрешить это недоразумение.
– Каким образом?
– Выпить наконец по рюмке.
– Я только за! Более того, после этого было бы неплохо поужинать в каком-нибудь ресторане. Я имею в виду, сегодня.
– Можете на меня рассчитывать.
– Прекрасно! Я заеду к вам на работу в восемь.
– Нет, меня там во второй половине дня не будет. Лучше я заеду за вами на факультет.
– Если забыли, как я выгляжу, ищите человека с физиономией убийцы.
Я опять засмеялась. Ни за что бы не подумала, что ученый не прочь за мной поухаживать. Замечательно, у него есть чувство юмора, и вечер может удаться. У нас с ним немало общего, ведь фактически оба мы занимаемся исследованиями, только в разных областях. Он старается облегчить человеческие страдания, а я погружаюсь в них. Разница небольшая, но существенная. Каким все-таки бесплодным делом занимается полиция, размышляла я, ковыряется в недавнем прошлом, чтобы выявить необходимые ей факты. И ведь никакой возможности изменить будущее или избежать того, что уже случилось. Я вспомнила своего мимолетного дружка Ужастика, его ухо, прокушенное, несомненно, одной из бойцовых собак. Как же я была слепа, что не обратила на это внимания! Я даже защитить его, избавить от несчастной судьбы не сумела. Ощущая глубокую грусть, душераздирающую тоску, я встала и пошла к Гарсону.
Младший инспектор сидел за своим столом, вялый, равнодушный. На меня он взглянул без особого интереса.
– Как дела, Петра?
Я заметила, что он рисует каракули на случайном листке бумаги. И плюхнулась на стул, не дожидаясь приглашения.
– Чем вы тут занимаетесь?
– Да так, кое-чем.
– Мы должны составить отчет по нашему делу.
– Неохота.
– Мне тоже.
– Еще есть время.
– Да.
Я устроилась поудобнее и обвела взглядом голые стены.
– Почему вы не повесите какую-нибудь картинку? А то ваша берлога выглядит необитаемой.
– Плевать!
Я знала, что сейчас неподходящий момент для того, чтобы исполнить просьбу Анхелы, но откладывать это дело было еще хуже, тем более что потом я вообще вряд ли решусь на это. Я вынула из кармана сердечко и протянула Гарсону:
– Фермин, вам просили это передать.
Он устало взглянул на сердечко и взял его. Порылся в кармане и извлек точно такое же – его обнаружили на теле Валентины. Положил оба на свою загрубелую ладонь и показал мне.
– Жизнь возвращает мне подарки, – сказал он.
– Жизнь никогда ничего не возвращает.
– Значит, она наказывает меня за мою абсолютную глупость.
– Никакого наказания тоже не существует.
– Что же тогда существует?
– Не знаю, мало что… Музыка, солнце, дружба.
– И собачья преданность.
– Да, это тоже.
Мы обменялись взглядами, исполненными тихой грусти. Мне пришлось сделать глубокий вдох, чтобы продолжить:
– А еще существует алкоголь. Что, если нам перейти улицу и хлопнуть по стаканчику?
– Мне как-то не очень хочется.
– Бросьте, Фермин, хватит изображать из себя даму с камелиями! Я предлагаю вам лекарство для души!
– Ладно, я на все согласен, лишь бы не слышать ваших оскорблений.
Мы вышли на улицу. Дежурный в дверях нас приветствовал. Мы зашли в «Золотой кувшин» и спросили два виски.
– Знаете, с кем я сегодня ужинаю?
– С Хуаном Монтуриолем.
– Да что вы! Это уже в прошлом. Меня пригласил доктор Кастильо, помните такого?
– У вас с ним правда свидание?
– Ну конечно, и как только он зазевается, я вцеплюсь в него изо всех сил. В моих архивах роковой женщины недостает безумного ученого.
Гарсон смущенно хихикнул. Он всегда так реагировал на мои циничные шутки.
– Вы невероятная женщина, Петра!
– Что, в самом деле?
– Конечно.
В этот момент подоспело виски. Официант услужливо поставил стаканы на стойку. Мы скромно чокнулись и выпили за нас самих. В сложившихся обстоятельствах нам просто не пришел в голову никто другой, кто бы больше этого заслуживал.
Барселона, 4 декабря 1996 года