Гарсон остановил машину. Мы подъехали к питомнику Рибаса. Темный, непроницаемый, он напоминал крепость. Гарсон вылез, я последовала за ним. Он подошел к входной решетке. Его встретил собачий хор, и тут же, никем не удерживаемый, свирепый, агрессивный, появился Помпей. Он просовывал морду меж прутьев решетки, показывал зубы. Он не лаял что было сил, стараясь напугать, как другие собаки, а глухо рычал, и его горячее дыхание было чревато угрозой. Гарсон спокойно смотрел на него из темноты, погруженный в свои думы. Он не двигался с места и, казалось, не слышал ни лая, ни этого рычания. Мне стало холодно и почему-то страшно.
– Что вы делаете, Фермин?
Он не ответил.
– Пойдемте отсюда!
Он не пошевелился. Ночь, сатанинская свора собак, лающих без остановки… Что он хотел обнаружить в этом звере – следы переселившейся души Валентины?
– Ну, пойдемте же, здесь нам делать нечего.
Гарсон сунул руку в карман пиджака и достал свой табельный пистолет. Стал прицеливаться.
– Не делайте этого, Фермин. Поймите, животное ни в чем не виновато.
Он продолжал целиться в собаку, не спуская с нее глаз и медленно дыша.
– Вы потом пожалеете об этом. Зачем его убивать? Он же не виноват. Оставьте его!
Он вытянул руку. Пес понял, что сейчас умрет. Он замолчал, поднял голову, как смелый преступник, и тут Гарсон выстрелил. Лай вокруг моментально смолк. Пес рухнул на землю, сразу превратившись в небольшой тючок, и замер. Какая-то собака вновь залаяла, к ней присоединилась другая, потом еще одна. И вот уже снова яростно лаяли все. С замирающим сердцем я подошла к Гарсону. Он молча плакал. Слезы текли по его поникшим усам. Я взяла его под руку.
– Поехали, Фермин, уже поздно.
И мы вернулись так же, как приехали, – тайком. У меня было такое чувство, будто я присутствовала на казни царя, хотя казнили-то всего-навсего собаку. Еще одна смерть. Сердце, переставшее биться. Еще одна смерть. Мужчины и собаки и женщины и собаки. Все – беззащитные существа в ночи.
Я пригласила Анхелу и Хуана Монтуриоля в гости. Я должна была это сделать. Они имели право знать. Я приготовила три разных салата, запаслась лососиной и громадным тортом, украшенным шоколадной фигуркой собаки. Глупость, конечно, потому что всем было не до шуток. На моих гостей произвело большое впечатление то, как завершилось дело.
– До чего же коварная женщина! – воскликнула Анхела, имея в виду Пилар. – И как ловко действовала, все время оставаясь в тени.
– А мне она показалась несчастной.
– Думаешь, она была немного не в себе?
– Вообще-то нет, но в какой-то момент, конечно, свихнулась. В портрет убийцы она не вписывается.
– А кто на самом деле в него вписывается? – Хуан не то спрашивал, не то утверждал.
– Меня учили, что такие есть.
– Все эти исследования, касающиеся человека, бесполезны! – философски заметил он.
– Больше всего меня удивляет то, какие страсти, оказывается, бушевали в отношениях между этими людьми, которые были уже, так сказать, в возрасте, – небрежно проговорила Анхела.
– А что ты скажешь об этой супружеской паре? – спросила я. – Они друг друга любили, ненавидели, губили, поддерживали…
– Разве не всегда так бывает? – в лоб спросил Хуан.
– Надеюсь, что нет, – с излишней горячностью воскликнула я.
– Ты что, думаешь снова выйти замуж? – подловил меня ветеринар.
– Я говорила вообще.
– В любом случае это трагедия, – подытожила Анхела.
– Странно, что Рибас никогда не думал, что жена может его выдать, – сказал Хуан.
– Он считал, что она полностью ему подчиняется. Презирал ее и потому никогда не думал об осторожности.
– Но она устала от него. Иногда в нас, женщинах, просыпается здравый смысл.
После этих слов мы обе посмотрели на бедного Хуана Монтуриоля, который инстинктивно съежился на своем стуле.
– Трагическая история, что и говорить! – вздохнула моя соратница в отстаивании женских прав.
– И какая запутанная! Собачьи бои – кто бы мог подумать!
– Недалеко мы ушли от римлян, – заметил Монтуриоль.
– Кстати, Петра, а что сталось с собакой Валентины?
– Думаю, когда все будет оформлено, ее усыпят.
– Это ужасно! А нельзя мне ее забрать? – спросила Анхела.
