Я помню, произнося последние слова, он разлил вино (это было красное «́абордо»), и мне показалось, он сделал это нарочно. Может быть, это было возлияние, молитва богам, которая должна была встать между ним и злой силой; это мог быть и риторический прием, силу воздействия которого я не мог переоценить, пока вглядывался в красную лужицу, сверкавшую на гладкой поверхности дерева. Одна из горничных быстро промокнула ее салфеткой, а он отодвинул стул от стола и неловко засмеялся.
— Хорошо, — сказал он после паузы уже более легким и дружелюбным тоном. — Я это вам устрою. Да, вот что я вам скажу. Послезавтра Граф принимает у себя гауляйтера Гаскони и его друзей. Они прогуляются по лесу и немного постреляют. Все утро Замок будет пуст. Да, я смогу показать вам Замок, а может быть, и какие-нибудь графские забавы. Вы больше нигде не увидите таких развлечений, как те, что Граф приберегает для своих гостей. А потом, может быть, позднее — но имейте в виду, я вам этого не обещаю — я разрешу вам взглянуть и на самого Ханса фон Хакелнберга.
Фон Айхбрюнн сдержал слово. Прошел день, и рано утром меня разбудили, но не успел я надеть присланный им костюм для леса, как услышал, что он зовет меня с веранды. Было чудесное свежее утро, лесные запахи пьянили своей сладостью. Ночью я не слышал звуков рога, ничто не нарушало мой покой, даже сновидения, и сейчас громкое пение какой-то птицы, шелест пробуждающегося леса, свет, играющий на листьях и стволах деревьев, и поросшие высокой травой поляны радовали мне сердце.
Для прогулки по лесу Доктор надел пару облегающих темно-зеленых брюк, украшенных широкой золотой тесьмой, замшевые полуботинки и короткую куртку из оленьей кожи с богатой отделкой из золота. На голове у него была зеленая кепка из бархата с пером цапли, а к поясу пристегнут длинный кортик или, возможно, охотничий меч с рукояткой из слоновой кости. Костюм, который он одолжил мне, был в том же стиле, только проще и скромнее.
Он повел меня по узкой тропинке, круто заворачивающей в лес от здания больницы, и я заметил, что он приказал двум рабам-славянам следовать за нами.
Мы прошли не больше четверти мили, когда вдали показались постройки Замка. Мне трудно описать это место, потому что я никогда не имел возможности взглянуть на него издалека и составить общее впечатление. По сути дела увидеть его целиком было бы и невозможно, потому что лес не просто подходил вплотную к его стенам, но и рос в его внутренних дворах и проходах между домами, а кое-где даже нависал над Замком, прикрывая его, как шатер. Увиденное мной мало походило на Замок, который рисовался мне в моем воображении. Постройки были низкими, деревянными или наполовину деревянными и такой неправильной формы, как будто перед архитекторами стояла задача сохранить все деревья до единого и подогнать свои проекты под очертания полян и всех открытых безлесных участков земли. В некоторых местах огромные буки и дубы составляли своего рода остов здания, а башенки и маленькие комнаты по замыслу строителей располагались как гнезда среди их раскинувшихся ветвей.
Во всем этом было что-то странное, вызывающее интерес, таинственное. И объяснялось вовсе не тем, что кругом не было ни души — к этому я был готов. Думаю, именно строгое изящество госпиталя заставило меня ожидать чего-то аналогичного от Замка, но вопреки этому я столкнулся со средневековой изменчивостью, причудливостью, непонятностью и искривленными линиями и пропорциями. Казалось, что эти низкие, выстроенные без всякого плана и логики здания с их фронтонами и мансардами, выступами и углами, окнами странной формы и расположенными в нишах дверями сами собой выросли в корчах на ветвях лесных деревьев, потому что, подобно диким зверям, прятались в тени рощ. Это были лесные жилища в полном смысле слова; их балки и доски, побелка и штукатурка, серые камни фундамента и ступени были сродни этой земле. Они были столь же лесными по духу, как и типи[3] ирокезов или хижина живущего в лесной глуши отшельника; и тем не менее их нельзя было назвать грубыми. В их конструкции чувствовалась искусность; в самой их неправильности, их, если так можно выразиться, бегстве от привычных пропорций и плоскостей присутствовало мастерство готической эпохи. Мы вступили в лабиринт, состоящий из дворов и узких проходов, мощеных булыжником и поросших мхом, прошли на цыпочках по выложенным дубовыми панелями галереям, и вдруг мне пришла в голову странная мысль, что мы крадемся по брошенному людьми и забытому Богом маленькому средневековому немецкому городку, заросшему лесом, над которым, видно, по воле чуда, оказалось бессильно время, не сумевшее разрушить его.
