– Извините, – сказала Джорджи мать девочки, забирая дочку и сажая себе на колени.
Джорджи резко опустила руку с рюмкой. Вино выплеснулось на желтую скатерть.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросил Нил, с беспокойством глядя на ее живот.
С тех пор как ее живот стал заметен, Нил смотрел на него так, словно она могла родить в любую минуту.
– Я прекрасно себя чувствую, – ответила Джорджи.
Дрожащий подбородок говорил об обратном.
– Джорджи, что случилось? – Нил взял ее за руку.
– Я не знаю, что́ мы делаем, – прошептала она. – Я не знаю, зачем мы это делаем.
– Что именно?
– Завершаем процесс создания ребенка, – всхлипнула она, глядя заплаканными глазами на малышку в розовом платьице. – Ты заметил? Мы только и говорим о том, кто будет заниматься ребенком, пока мы на работе. Кто будет его растить?
– Мы.
– С шести до восьми часов вечера?
– Я думал, ты хотела ребенка. – Нил откинулся на спинку стула.
– Наверное, я ошибалась. Не все мои желания должны исполняться.
Быть может, я не заслуживаю ребенка.
Нил не сказал ей, что все будет хорошо. Кажется, он был шокирован ее словами. Или рассержен. Джорджи плакала, а он молча смотрел, наморщив лоб и выпятив челюсть. Заказанная им чана масала[44] так и осталась нетронутой.
На следующее утро он объявил Джорджи, что уходит с работы.
– Тебе нельзя бросать работу, – сказала Джорджи.
Он принес ей завтрак в постель: горячий черный чай и яичницу.
– Почему же нельзя? Я ненавижу свою работу.
Это было правдой. Нил действительно ненавидел свою работу. Все три года, что он провел в лаборатории, ему платили мало, а требовали много. Его начальник – самовлюбленный самодур – без конца твердил, что сотрудников должно вдохновлять сознание важности работы. Ведь они создавали лекарство от рака.
– И ты готов сидеть дома? – удивилась Джорджи.
– Не просто сидеть дома, а заниматься нашим ребенком. Что бы ты ни говорила, ты сама побаиваешься отдавать ребенка в детский центр.
– Ничего, привыкну, – попробовала возразить Джорджи.
Она бы действительно привыкла, и мысль о том, что работа ей важнее ребенка, захлестнула ее чувством вины.
– Ты не хочешь, чтобы я оставался дома?
– Я как-то об этом не думала. А ты?
– Тут не о чем думать. Я могу себе позволить уйти с работы. Ты – нет. По сравнению с тобой я зарабатываю гроши. Детский центр стоил бы нам дороже.
– Но…
Джорджи ощущала желание поспорить, но не знала, какой контраргумент привести. И потом, ей нравилось решение Нила. Ей уже стало лучше от сознания, что малышу не придется по девять часов в день проводить с чужими людьми. Они решили не узнавать заранее пол ребенка и выбрали два имени – Элис и Эли.
– Ты хорошо подумал? – все-таки спросила она, вставая с постели.
В каждую беременность Джорджи изрядно разносило. Любая попытка выпрямить спину отзывалась судорогами в пояснице. Нил пригнулся, она обняла его за шею и встала. Он, поддерживая ее за бедра, помог распрямиться.
– Это большая жертва, – сказала она.
– Забота о нашем ребенке не жертва. Это родительские обязанности.
– Нил, ты уверен в своем решении? Может, нужно еще раз все тщательно обдумать и взвесить?
Он внимательно смотрел на нее. Прямо в глаза. Без улыбки. Джорджи поняла, что он давно все обдумал.
– Я уверен.
– Хорошо.
Джорджи поцеловала его с чувством изрядного облегчения. И радости, неизмеримой радости оттого, что правильно выбрала спутника жизни. Этот мужчина всегда соберет самые лучшие веточки для их семейного гнезда и отгонит хищников.
Джорджи хотела крепко обнять Нила, но не могла. Мешал громадный живот. Она чувствовала: все у них будет замечательно.
Вот так Нил стал «кормящим отцом».
Вот так Нил отказался от своей карьеры, даже не поняв, чем бы хотел заниматься.
Как сложится их дальнейшая жизнь… если они останутся вместе? Боже, неужели она всерьез задавалась таким вопросом?
На будущий год Нуми пойдет в настоящую школу. Нил сможет вернуться на работу. Думал ли он о том, чем ему заняться?
Вдруг он до сих пор хочет быть железнодорожным полицейским?
