– Лучше бы спасибо сказала, что спас тебя от угрюмого хоббита.
– Тебе бы понравилось, если бы ты заинтересовался какой-то девчонкой, а я бы пришла и…
– Джорджи, что я слышу? Возьми свои слова назад. Ты просто не можешь заинтересоваться этим хоббитом-карикатуристом.
– Между прочим, я никогда не критикую твоих подружек.
– Поскольку они все красотки как на подбор. Представляешь, можно было бы создать целый отряд красоток. На всех – одинаковая форма. Как тебе такая идея?
– Если хочешь, создавай. Это твоя жизнь. А со своей я разберусь сама. Привыкни, что я говорила и буду говорить с другими парнями. Или ты хочешь, чтобы я всю жизнь провела одна?
– Ни в коем случае. У меня и в мыслях этого не было.
– Тогда отвали.
– Джорджи, неужели тебе одиноко? – вкрадчивым голосом спросил Сет, наклоняясь к ней. – У тебя есть потребности?
– Я сказала: отвали.
– Могла бы мне рассказать о своих потребностях, – предложил он. – Думаю, наша дружба уже достигла этого уровня.
– Я тебя ненавижу.
– Когда «ненавижу» равно «люблю» и «жить без тебя не могу».
– Больше я на тебя не реагирую.
– Слушай, мне действительно нужна твоя помощь. – Сет развернул к ней монитор своего компьютера. – Я придумал сюжет с Чарли Брауном и его псом Снупи[15]. Чарли пытается его покормить, а Снупи ему отвечает…
Когда в другой раз Сет снова захотел отвлечь ее от разговора с Нилом, Джорджи исполнила свое обещание.
– Это не горит, – бросила она, едва взглянув на него.
Нил даже прекратил рисовать. Он удивленно посмотрел на нее и улыбнулся. Правда, сдержанно.
У Нила были чудесные губы.
Возможно, не у него одного, но такие особенности замечаешь, лишь когда постоянно смотришь на рот человека.
А Джорджи постоянно пялилась на его рот.
Это не составляло труда, поскольку Нил сидел, уткнувшись в работу, и не обращал внимания. И еще на Нила было легко смотреть.
Конечно, зрелище не было впечатляющим. Не то что Сет, когда приоденется и встанет в позу парня с обложки, небрежно проводя по волосам.
Нил не завораживал ее своим обликом. Скорее наоборот. Но это даже нравилось Джорджи. Приятно смотреть на парня, от которого у тебя не перехватывает дыхание. Просто смотришь и дышишь в полный объем легких.
Джорджи привыкла наблюдать за Нилом. Ей нравились его достаточно темные волосы. И бледность кожи. У него даже щеки были бледными. Даже тыльные стороны широких ладоней, которыми оканчивались его короткие руки. И как только ему удавалось не загореть на жарком калифорнийском солнце? Возможно, он ходил под зонтиком. Как бы там ни было, но бледность лица лишь оттеняла розовый цвет его губ.
А губы у него были просто загляденье: маленькие, аккуратные и симметричные. Верхняя и нижняя почти одинаковой толщины. И даже ямочки над верхней и под нижней губой были одинаковыми. Они никогда не менялись.
Разумеется, Джорджи тянуло целоваться с Нилом. Эта мысль постоянно вертелась у нее в мозгу.
Быть может, такие же мысли возникали и у других людей, когда они получше присматривались к Нилу. Тогда понятно, почему Нил ненавидел смотреть кому-либо в глаза. Отгораживался от внешнего мира.
Нил что-то рисовал на полях своего комикса. Девушка. Очки, лицо сердечком… растрепанные волосы. Затем он пририсовал к ней облачко, внутри которого написал: «Я не могу торчать здесь целый день. Надо сочинять комедию!»
Джорджи показалось, что она покраснела до корней волос.
– Я тебе мешаю?
Нил покачал головой:
– В движениях рисующего человека нет ничего увлекательного.
– Ошибаешься. Эти движения меня… гипнотизируют. Я как будто наблюдаю за действиями мага.
– Я рисую ежа с моноклем. Где здесь магия?
– Магия не в этом рисунке. В твоих руках, – сказала Джорджи. – Они могут нарисовать что угодно. Это и есть магия.
– Магия была бы, если бы еж вдруг ожил и убежал с листа.
– Извини. – Джорджи выпрямилась на стуле, готовая встать. – Я все-таки мешаю тебе работать.
– Я спокойно могу работать в твоем присутствии, – ответил Нил.
Как всегда, не поднимая головы.
– Но…
– Я даже могу работать под твой разговор.
– Ну хорошо, – неуверенно произнесла Джорджи, посчитав его слова разрешением остаться.
К первому облачку карикатурной девушки добавилось второе. «И о чем же мне теперь говорить?»
