– Если все-таки ты ошибаешься, – произнесла императрица, – то даже трудно вообразить, какой вред он может мне причинить. Английская королева никогда не питала ко мне особого расположения. Она может посчитать, что я оскорбила одного из ее приближенных. И зачем только я позволила принцу Рудольфу и капитану Миддлтону уговорить себя и согласилась на этот невообразимо глупый маскарад! Мне, конечно, не хотелось терять три дня охоты. Но в то же время такая выходка недостойна императрицы.
– Уверяю вас, мадам, никто не пострадает, – заверила ее Гизела.
Ей хотелось добавить: кроме нее самой и ее сердца. Нo она знала, что именно это следует держать в секрете от императрицы. В то же самое время она не могла допустить, чтобы страдала и понапрасну беспокоилась эта прелестная женщина. Как было трудно уговорить ее поверить, что не стоит беспокоиться ни о каких последствиях, и при этом многое утаить. Как могла она признаться, что они с лордом Куэнби расстались врагами и что, она была убеждена, он никогда не захочет увидеть ее снова?
– Раз так, то ты меня успокоила, – тем временем сказала императрица. – А вдруг все-таки он захочет продолжить знакомство? Он не собирался приехать сюда?
– Нет, мадам.
Императрица пристально посмотрела на нее.
– Жаль, мне не узнать, что именно там произошло, – сказала она с легкой улыбкой. – Мне почему-то кажется, что если бы мне выпало провести день и два вечера наедине с приятным молодым человеком, то разговор мог получиться весьма интересным. О чем же вы говорили, маленькая Гизела?
– О лошадях, о многом другом, – ответила Гизела. – У лорда Куэнби великолепные конюшни, мадам.
Императрица вздохнула:
– Ты не слишком словоохотлива. Что он тебе говорил? Он заметил, что ты красива? Попытался за тобой ухаживать?
Гизела почувствовала, как кровь хлынула к ее щекам.
– Я ведь выступала от вашего имени, мадам, поэтому, естественно, он решил, что я красива, – пролепетала она.
– И он сказал тебе об этом? – продолжала допытываться императрица.
– Да.
Из Гизелы приходилось вытягивать каждое слово. Императрица улыбнулась:
– А что произошло потом? Графиня Фестетич не покидала свою комнату, болела. В доме никого больше не было?
– Никого, – еле выговорила Гизела.
Императрица нахмурилась:
– Странно, очень странно. Наверное, он решил, что, раз он в глубоком трауре по отцу, множество гостей будет неуместно. В то же время у него должны были быть причины пригласить меня одну. Не понимаю. Он дал какие-нибудь объяснения?
– Только то, что хотел поговорить с вами, – сказала Гизела.
Императрица вздохнула:
– Как неразумно я поступила, что послала тебя вместо себя. Мне казалось, что это все равно… Впрочем, не стоит говорить! Дело сделано! Бесполезно теперь сожалеть о чем-то. Хотя в своей жизни я довольно часто жалею о многом. Остается надеяться, что эта история не дойдет до ушей императора. В противном случае он будет шокирован и уязвлен.
– Не думаю, что лорд Куэнби станет вести переписку с императором, – сказала Гизела.
– Надеюсь, ты права, – ответила императрица. – Давай вместе уповать на то, что он позабудет обо мне и не станет рассказывать о моем визите своим знакомым. А теперь мне только остается попросить тебя, дитя мое, тоже позабыть об этом. Ты обещаешь стереть из памяти любые мысли о том, что произошло с тобой за последние два дня?
– Постараюсь, – сказала Гизела. Она взяла протянутую руку императрицы и опустилась на колени рядом с кушеткой. – Я была счастлива служить вам, мадам, – произнесла она. – Для меня это была большая честь. Случилось то, о чем я не смела и мечтать.
– Уверена, ты справилась со своей ролью превосходно, – мягко проговорила императрица. – И поэтому у меня есть для тебя небольшой подарок.
Она взяла со столика, стоявшего неподалеку, маленькую коробочку, обтянутую кожей. Гизела приняла ее из рук в руки, так и не поднявшись с колен. Внутри футляра, в бархатном гнездышке, лежала восьмиугольная звезда точно такой формы, как те, что императрица одолжила Гизеле на время поездки, но только выполненная в виде броши.
– О, благодарю вас, мадам! – воскликнула Гизела. – Очень красивая вещь!
