— Командир всегда прав, — поддержал Кульчицкого инженер-двигателист Всеволод Орлов, втайне от всех мечтавший о месте старшего инженера и заветной связке пластиковых карт с вожделенным Пятым Ключом. — Даже если он не прав. Но мы будем не правы стократно, если начнем обсуждать уже отданные приказы. Хотя, конечно, на Сильвану могли бы взять и кого-то с «Восхода» — считаю, мы это все-таки заслужили.
Капитан Панкратов если пока и не слышал таких высказываний собственными ушами, то во всяком случае предполагал, что подобные настроения витают среди членов его экипажа. Непременно найдутся те, кто не осудят Надежина, наоборот, сочтут его шаг поступком настоящего мужика, смелого, решительного и способного проявить инициативу самого крутого замеса.
Но как капитан звездолета Геннадий Андреевич Панкратов имел право второго голоса, о чем не преминул с первых же минут того исторического сеанса радиосвязи напомнить Надежину, чья «Звезда» с каждой минутой уходила все дальше от основного маршрута экспедиции.
— Право голоса безусловно имеешь, — подтвердил Петр Алексеевич, выслушав ледяной тон Панкратова, требующего объяснений. — Однако право окончательного решения — и ответственность за его принятие тоже, смею тебе напомнить, Гена! — лежит только на командире экспедиции. Надеюсь, ты еще не забыл, кого им назначила Земля?
— Н-не забыл, — ответил Панкратов, чувствуя, как в нем начинает закипать глухая, темная обида. — Но мы сейчас находимся в поиске, Петя. По сути, в космической разведке. А у разведчиков есть х-хорошо известное тебе железное правило: каждый имеет право высказаться в интересах дела. Независимо от с-субординации.
В последнее слово командир «Восхода» вложил, наверное, всю горечь и сарказм, накопившиеся в нем с той минуты, когда он понял суть внезапного маневра «Звезды».
— Я согласен и потому внимательно вас выслушал, Геннадий Андреевич, и непременно приму к сведению ваши соображения, — ответил Надежин. — Но своего решения не изменю даже из уважения к безусловным заслугам экипажа «Восхода» и лично вас как командира звездолета. Приказ остается прежним. «Звезда» идет на сближение с Сильваной, а «Восход» берет курс на Беллону.
Надежин помолчал, давая коллеге до конца переварить сказанное, после чего добавил:
— Пойми, Гена, я иду на величайший риск. Возможно, «Звезде» придется срочно уходить от Сильваны. Возможно, мы вообще не сумеем высадиться на нее. «Звезда» может погибнуть там по десяткам причин, заранее просчитать которые сейчас просто невозможно. У нас практически нет никаких достоверных данных о ситуации на ее поверхности. И «Восход» — наша единственная надежда на спасение. Своевременное спасение, Гена.
— И это мне сейчас говорит тот, кто еще совсем недавно к-категорически отрицал даже саму возможность отправки звездолета на Сильвану?! — Деланно изумился Панкратов. — И напоминал, что мы не только хладнокровные астрогаторы, но еще и отцы-командиры? Как вы п-полагаете, — Панкратов понизил голос, невольно копируя своего товарища и коллегу, — достаточно ли это опасно для наших кораблей? А высаживаться на поверхность гигантской п-пороховой бочки — так ли уж это способствует здоровью наших экипажей?
— Не ёрничай, — устало произнес Надежин. — Да, всё это я тебе говорил не далее как сорок часов тому назад. Но теперь ситуация кардинально изменилась.
— Поставить судьбу всей экспедиции под удар из-за одной-единственной картинки невесть от кого и к тому же не подлежащей однозначной трактовке? В одночасье менять свои приказы на прямо противоположные — это пристало тому, кто увенчан лаврами отца-командира?
— Я понимаю тебя, — вздохнул Надежин. — Но своего решения не изменю. Характер полученного послания — а оно в миллион крат информативнее, нежели любые другие сигналы и вроде бы сообщения, когда-либо полученные нами из глубин космоса, ты и сам уже мог в этом убедиться — дает мне основания совершить именно те действия, которые ты сейчас пытаешься опротестовать. Там, на Сильване… там истина, Гена. Или, во всяком случае, часть ее. Я в этом сейчас абсолютно уверен.
