Откуда ей знать, как рожают? Хотя, это всем женщинам, подика, от сотворения мира известно. А Лида же еще и медик!
- Береги руку. - Лида остановила ладошку на моей перебитой кисти. - Чудом спаслась. Отнять хотели. Видно, силы у тебя много.
- Не в том дело. Просто мне без руки нельзя, кормить меня детдомовщину - некому.
Опять замолчали мы. Я подшевелил в печке огонь, стоя на колене, обернулся, встретился со взглядом Лиды.
- Ну что ты на меня так смотришь? Не надо так!
- А как надо?
- Не знаю. Бодрее, что ли?
- Стараюсь...
С кровати поднялся пожилой боец, сходил куда надо и подошел к печке, прикуривать. Один ус у него книзу, другой кверху. Смешно.
- Сидим? - хриплым со сна голосом полюбопытствовал он.
- Сидим, - буркнул я.
- Ну и правильно делаете, - добродушно зевнул он и пошарил под мышкой.-Мешаю?
- Чего нам мешать-то?
- Тогда посижу и я маленько с вами. Погреюсь.
- Грейся, - разрешил я, но таким голосом, что боец быстренько докурил папироску, сплющил ее о печку, от-ряхнулся, постоял и ушел на свою кровать со словами: - Эх, молодежь, молодежь! У меня вот тоже скоро дочка заневестится... - Койка под ним крякнула, потенькала пружинами, и все унялось.
Близился рассвет. В палате нависла мгла и слилась с серыми одеялами, белеющими подушками. Было тихо-тихо.
- Миша!
- А?
- Ты чего замолчал?
- Да так что-то. О чем же говорить?
- Разве не о чем? Разве ты не хочешь мне еще что-нибудь сказать?
Я знал, что мне нужно было сказать, давно знал, но как решиться, как произнести это? Нет, вовсе я не сильный, совсем не сильный, размазня я, слабак.
- Ну, хорошо, - вздохнула Лида. - Раз говорить не о чем, займусь историями болезни, а то я запустила свои дела и здесь, и в институте.
- Займись, коли так.
Я злюсь на себя, а Лида, видать, подумала - на нее, и обиженно вздернула нравную губу. Она это умеет. Характер!
Я притянул ее к себе. взял да и чмокнул в эту самую вздернутую губу. Она стукнула меня кулаком в грудь.
- У-у, вредный!
В ответ на это я опять поцеловал ее в ту же губу, и тогда Лида припала к моему уху и украдчиво выдохнула:
- Их либе дих!
Я плохо учился по немецкому языку я без шпаргалок не отвечал, но что значит слово "либе", все-таки знал, - и растерялся.
И тогда Лида встала передо мной и отчеканила;
- Их либе дих! Балбес ты этакий! Она повернулась и убежала из палаты. Я долго разыскивал Лиду в сонном госпитале, наконец догадался заглянуть все в ту же раздевалку, все в тот же таинственный с нашей точки зрения уголок и нашел ее там. Она сидела на подоконнике, уткнувшись в косяк. Я стащил ее с подокон ника и с запоздалой покаянностью твердил:
- Я тоже либе. Я тоже их либе... еще тогда... когда ты у лампы...
Она зарылась мокрым носом в мою рубашку:
- Так что же ты молчал столько месяцев?
Я утер ей ладонью щеки, нос, и она показалась мне маленькоймаленькой, такой слабенькой-слабенькой, мне захотелось взять ее на руки, но я не взял ее на руки - не решился.
- Страшно было. Слово-то какое! Его небось и назначено человеку только раз в жизни произносить.
- У-у, вредный! - снова ткнула она меня кулачишком в грудь. И откуда ты взялся на мою голову? - Она потерлась щекой о мою щеку, затем быстро посмотрела мне в лицо, провела ладошкой по лицу и с удивлением засмеялась: - Ми-и-ишка, у тебя борода начинает расти!
- Брось ты! - не поверил я и пощупал сам себя за подбородок: - И правда что-то пробивается.
- Мишка-Михей - бородатый дед! - как считалку затвердила Лида и спохватилась: - Ой, спят ведь все' Иди сюда!
Теперь мы уже оба уселись на подоконник и так, за несколькими халатами, пальто и телогрейками, прижались друг к дружке и смирно сидели, как нам казалось совсем маленько, минутки какие-нибудь. Но вот хлопнула дверь одна, другая, прошаркали шлепанцы в сторону туалета, кто-то закашлял, потянуло по коридору табаком.
Госпиталь начинал просыпаться, оживать. Уже кличут из палат няню лежачие, и она с беременем посудин зевая пробежала по коридору, издали давая знать, что на посту была, ни капельки не спала, а только то и делала, что больным прислуживала да ублажала их.
