Она постаралась взять себя в руки.
«Все ведь не так плохо, детка, — подумала она. — Бывает и похуже…»
Но с ней еще не бывало хуже. Просто не бывало…
Потом сигарета закончилась.
Она уже давно научилась в эти моменты отделять душу от тела. Первое время она даже пыталась придумать этому бедному, безмолвному, терпеливому и равнодушному телу новые имена. Так она еще больше отдалялась от него. Оно вообще теперь существовало отдельно, само по себе, и иногда Рита начинала даже испытывать угрызения совести. «И право слово, — думала она, — зачем я его так мучаю? За что наказываю? За то, что раньше оно было едино с душой и парило в невесомости, испытывая радость и нежность от соприкосновения с другим?
За то, что сама научила его быть нераздельным с душой?
А теперь я низвергла его до полной безымянности, неотличимости от других, таких же…»
Ничего не осталось.
Она равнодушно наблюдала, как ее тело мучают, не испытывая при этом ничего — ни боли, ни страха, ни раскаяния. Просто некто вторгался внутрь, и при этом ее тело молчало, ничего не испытывая, ибо что оно значило без души?
Потом она долго лежала без сна, пытаясь не обращать внимания на руку, лежащую на ее груди. По потолку бегали блики, когда мимо проезжала машина, потолок озарялся мертвенным, белым светом, и этот свет, в свою очередь, падал на лицо Виктора. Рите становилось его жалко в такие моменты — потому что оно теряло во сне свою чертову самоуверенность, а от белого призрачного света он и сам становился призрачным…
«В конце концов, я теперь знаю, чем секс отличается от любви, — невесело думала Рита. — Если разобраться, это тоже полезный опыт…»
Но стоило ей так подумать, как сразу вспомнились насмешливые зеленые глаза, светлые волосы, спадающие на лоб… «Ты вообще-то не хочешь меня спросить о том, что же тогда произошло?» И — тут же, следом за вопросом, последовал ее ответ: «Нет. Для меня это не важно… Ты убийца…»
И потом его глаза. Рита теперь знала, что именно так выглядят глаза побитой собаки. Однажды мальчишка на ее глазах стукнул ногой под ребра бродячую собаку, и та почему-то посмотрела на Риту — словно пыталась воззвать к Ритиной совести. Просила ее защитить…
Сережа смотрел точно так же.
Следом за воспоминаниями приходит боль, напомнила она себе, заранее сжимаясь в комочек. Но не смогла защититься и на этот раз.
Боль ударила ее снова.
«Вот этим и отличается любовь от секса, — подумала Рита сквозь слезы, появившиеся сначала в душе, а потом пришедшие в уголки глаз. — Именно этим…»
Она высвободилась, осторожно и тихонько встала. Все равно заснуть не удастся.
Стараясь не шуметь, на цыпочках Рита вышла на кухню.
Стекла были заплаканными, и дождь все шуршал за окном. Рита села на краешек стола, не включая свет.
Ей хотелось бы всю оставшуюся жизнь провести так, на этом краешке, и чтобы была ночь.
Всегда была ночь…
— Мне пора, — вздохнула Амира. Ей не хотелось уходить отсюда. Она окинула комнату взглядом, полным только одного желания: остаться тут еще ненадолго. Впитать в себя странное спокойствие этих стен. Но это нарушало правила их общения… Остаться тут на ночь — о нет! Для Амиры это означало бы одно. Банальность. А Амире уже поднадоели предсказуемые ходы…
Кровать, бай-бай, крошка, и потом оскомина… Неприятный привкус во рту.
Нет, она не будет больше жить по этим законам!
— Уже поздно, — сказал он.
«Ну вот, начинается, — обреченно подумала Амира. — Сейчас он предложит мне остаться. Потом пойдут всякие ля-ля-тополя…»
Она очень хотела остаться здесь. Но тогда это означало бы, что завтра все кончится. Все, что так чудесно начиналось.
«Я хочу любви, — подумала она, поднимаясь. — Я хочу любви, а не дешевой страсти… Я уже взрослая девочка».
— Я провожу, — сказал он спокойно.
Амира вздрогнула невольно. Подняла глаза. Он смотрел на нее спокойно, с легкой насмешливостью. Похоже было, что у него и в мыслях не было тащить Амиру в кровать.
«Даже обидно немного, — вздохнула она. — Выходит, я его не так уж занимаю…»
Но Амира тут же прогнала эту мысль, заменив ее другой, более удобной.
Может быть, он, как и Амира, нуждается в любви… Именно в любви, а не в страсти?
