«Незачем тебе тут быть», — подумал он.
И вернулся к Рите, чтобы растаять, исчезнуть, раствориться в ее любви.
— Я тебя люблю, — прошептала она.
Он поцеловал ее. Усталость казалась блаженством. Впервые он чувствовал себя спокойным. Впервые за долгое время он знал, что нужен этой женщине с точеной фигуркой, густой гривой каштановых волос. Без одежды они были реальны.
Он рассмеялся.
— Знаешь, — сказал он, касаясь ласково ее маленькой груди, — если сейчас на нас посмотреть, можно перепутать время… Кто мы? Может быть, мы вообще не в двадцать первом веке? Ты какой век любишь?
— Шестнадцатый, — немного подумав, прошептала она.
— А почему ты шепчешь? — спросил он.
— Не знаю, — ответила она тихо. — А вдруг мы разбудим злую судьбу?
— Вряд ли, — покрепче сжал он ее руку. — Мы уже разбудили добрую…
— Ты меня не теряй, — попросила она серьезно, сжимая его ладонь. — А то я без тебя очень скучала. Все из рук валилось… И жизнь казалась такой глупой. Да, наверное, она и есть глупая — без любви…
— Наверное…
Они лежали, обнявшись, и молчали. Слушали песенку Гребенщикова, и каждый думал друг о друге.
— Расскажи мне о себе, — попросила она.
— Что мне рассказать?
— Кто ты, — серьезно сказала она.
— «Моя речь невнятна, и я не аутентично одет», — повторил он вслед за БГ. Она засмеялась.
— Нет, — помотала она головой. — Это неправда. Расскажи мне все, что произошло с тобой по пути ко мне.
— Это неинтересно, — поморщился он. — Это было давно. Не со мной. С кем-то другим, напыщенным, глупым…
Он и в самом деле не хотел вспоминать свое прошлое. «Есть только настоящее, — подумал он. — Неизвестно ведь, будет ли будущее». Сейчас-то ему казалось, что оно будет. Или — хотелось в это поверить?
Она поняла это без слов.
«Ладно, — подумала она. — У нас же впереди целая вечность. Будет у меня время узнать все о нем».
И от того, что впереди было так много и это многое было им, ей стало радостно и легко. Она начала засыпать и схватилась на всякий случай за его руку — чтобы ветер проснувшейся злой судьбы не унес его от нее во время сна.
Это был полусон-полуявь.
Он был полон ощущений, а зрительные образы были малы. Это было небо, это были облака, мягкие, как вата. Они плыли куда-то на чем-то большом, как по реке на лодке…
Иногда Рита просыпалась, покрепче сжимала его ладонь и, счастливо вздохнув, засыпала снова.
Он же лежал, боясь уснуть, боясь пошевелиться — он охранял ее сон.
— «Он встретил девушку в длинном пальто, она сказала — пойдем со мной, — пел тихо Гребенщиков. — Ты не узнаешь тех мест, где ты вырос, когда ты придешь в себя…»
«Я не хочу, наверное, — улыбнулся он, — не хочу приходить в себя…»
Сердце было полно нежности, и рядом с ним тихонько, по-детски посапывала Нежность.
На одну секунду появилась где-то вдалеке Таня, смотрела на него строго, обиженно, но он постарался отвернуться — и забыть ее.
Теперь он знал, как выглядит счастье.
И не надо было звонить по телефону, чтобы рассказать кому-то о своей душе.
Теперь это было не нужно…
Утро подходило медленно, крадучись.
Первый луч робко, несмело вошел в комнату, удивившись, что сегодня его впустили в эту обычно темную, закрытую обитель скорби.
Мягко дотронулся до Ритиной щеки.
Она открыла глаза.
Воспоминания о прошедшей ночи не замедлили явиться, и она улыбнулась.
Сергея уже не было рядом, но с кухни доносилась музыка, запах кофе и ощущение покоя и радости.
Она сладко потянулась в кровати. «Если бы еще сегодня не надо было на работу!» — подумала она.
Много же она хочет, усмехнулась Рита. Еще и работу ей уберите куда-нибудь подальше… Счастья, счастья и только счастья! У некоторых и такого нет.
Она ведь еще вчера относилась к этим самым некоторым.
Встав с кровати, она неожиданно для себя самой сделала несколько легких танцевальных движений, повинуясь даже не столько ритму музыки, сколько ритму собственного сердца.
Сергей стоял на пороге и улыбался.
— Кофе готов, — сказал он. И, спохватившись, добавил: — Доброе утро…
Она стояла теперь, уперев руки в бока, и смотрела на него серьезно — только глаза улыбались.
— А еще? — спросила она.
— Еще? — удивился он. — Еще — ты очень красивая…
