Он шел прямо на нее, расставив руки, в глазах его горел яростный похотливый огонек, не такой уж естественный для пятидесятилетнего степенного человека, и следом за ним, казалось, все мужчины поднялись и пошли вперед, к Адель, позабыв о бокалах, зажатых в руке. Каждый в этот миг задавал себе вопрос: «Неужели ее вправду стали покупать за такую цену? И неужели ее куплю… не я?!»
— Я даю сто тысяч! — крикнул Патюрль из другого конца зала.
— Черт подери, и я! — со злостью прорычал кто-то.
— Пожалуй, и я, — раздался полунасмешливый-полумеланхоличный голос Луврера, паралитика, которого возили в коляске, несметно богатого человека, для которого выбросить сто тысяч ничего не стоило. — Да, я тоже согласен платить и удовольствуюсь одним только поцелуем…
Старик Луврер очаровательно подшутил над ситуацией. Многие засмеялись, но круг мужчин, домогавшихся Адель, всё увеличивался, всё новые люди выступали вперед, заявляя о готовности платить.
— Я заплачу лишь бы не отстать от других, из одного только честолюбия… ибо чем я хуже?
От обилия жадных глаз, испепелявших ее взглядами, Адель на миг стало не по себе. Казалось, все, кто лишь заявил о том, что заплатит, уже считали ее своей собственностью, и на минуту она всерьез забеспокоилась, уж не бросятся ли они на нее все сразу. Лицо ее было совершенно бледно, но она в конце концов сумела совладать с собой, и ее зеленые глаза почти ни на миг не потеряли огня и смелости. Жестом останавливая эту вакханалию мотовства, она сказала улыбаясь:
— Имейте терпение, господа. Не все сразу… Все сразу никак невозможно.
— Надо бросить жребий, — властно сказал банкир Делессер.
Альфред де Пажоль, ошеломленный тем, что происходит, и ни на шаг не отходивший от Адель, словно готовый драться за нее, в крайнем возмущении воскликнул:
— Что это такое?! Я пришел первый и никого из вас не звал!
— Пустяки! — грубо оборвал его Патюрль тем тоном, каким говорят с назойливым мальчишкой. — Кому есть дело до того, что вы пришли первым? Здесь все имеют равные права…
— Да, верно, — сказала Адель с холодной улыбкой. — Бросим жребий — это, по-моему, самое разумное решение. Бумажки сейчас же будут нарезаны…
Глаза Альфреда сделались безумными. Вне себя от отчаяния, он проговорил, так, чтобы слышала только она:
— Адель, вы же знаете… Как вы можете быть столь жестоки? Завтра я иду под суд. Я пожертвовал будущим ради вас. Будьте справедливы. Я уже не прошу любви, я хочу только справедливости…
Не глядя на него, Адель повторила:
— Жребий — лучшая справедливость. Не так ли, господин де Пажоль?
Своим тоном, равнодушным, ледяным, она ясно давала понять, сколь мало для нее значит его жертва. Что ей, в самом деле, до того, что завтра он пойдет под суд? Она никого не подстрекала грабить…
— Впрочем, — добавила Адель усмехаясь, — вы, господин де Пажоль, как и все, имеете право принять участие в розыгрыше.
— Розыгрыше? Да как же вас не возмущает это слово?!
Делессер, краем уха услышав этот возглас Альфреда, с ненавистью глянул на молодого человека:
— Э-э, бросьте! Мадемуазель избрала для себя роль вещи, которую разыгрывают, такова была ее воля, а уж нас упрекать абсолютно не в чем, мы все — лишь стая самцов, и это она довела нас до такого… Здесь царствует порок, юноша, а если вы слишком нежны для этого, убирайтесь петь дифирамбы невинным девицам. Здесь собрались люди, которые знают, чего хотят…
Множество взглядов, устремленных на Пажоля, были тому подтверждением. Молодой человек посмотрел на Адель, но она словно намеренно не замечала его. Более того, ледяная улыбка была у нее на губах. Она говорила с кем угодно, только не с ним, успокаивала, заверяла, раздавала обещания, и Альфред понял, что нужен ей в эту минуту меньше всего. На миг его охватило злобное желание ударить ее, унизить на глазах у всех, потом это желание было заслонено мыслью: «Как же она должна быть несчастна. Поразительно: такая красивая и молодая и такая несчастная… и всего поразительнее, она сама себе создает несчастье», — и злости Альфред больше не испытывал, осталось лишь бесконечное сожаление. Участвовать в этом позорном розыгрыше он счел унизительным для себя, а еще больше для Адель.
