– Да. Но денег хватит. Их будет достаточно, чтобы ты могла прожить не менее двух лет в Лондоне. Я смогу дать тебе эти деньги, дорогая.
– Ты, мама? Но у тебя совсем нет денег! Ты сама знаешь, что у тебя их нет. Я слышала, как ты однажды говорила кузине Мейбл, что у тебя нет никаких доходов и что, если бы не папа, ты не могла бы даже купить марки для писем мальчикам! У тебя ничего нет.
Усталое лицо миссис Мередит слегка зарделось. Рука ее коснулась шеи, прежде чем она снова принялась за работу. Кротким упрямством звучал ее голос, когда она ответила:
– У меня есть жемчуг моей матери.
VII
Что женщина захотела, то и произошло. Через несколько дней после того, как майор Мередит объявил строжайший приказ, чтобы «больше не слышно было об этом проклятом капризе Риппл», он сдался. Поразительно, но он дал свое согласие! Возможно, его упрямство само собой ослабло. Не исключено, что, пока он пощипывал усы и скоблил свою трубку, сердито не соглашаясь, его тронули заплаканные глаза Риппл. Может быть, как говорил сам майор, он пал духом, когда Минимус, его второй сын (единственный из мальчиков, которого считали способным в школе), потерпел крупную неудачу на экзаменах. Кто знает, не произошло ли все под влиянием произнесенных тихим голосом решительных слов его всегда покорной жены.
– Раз она и Риппл, обе настаивают на этой нелепости, на этом совершенном безумии, девочке, пожалуй, можно позволить поехать, скажем, месяца на три. Отлично. Раз ее собственный дом уже нехорош для нее, пусть едет и поселится у старой гувернантки Мейбл миссис Тремм в Хемпстеде. Она вдова и очень некрасива. На нее оставляли Мейбл, когда дочь тетушки Бэтлшип отпускали изредка в Лондон – побывать у зубного врача или послушать музыку в Альберт-холле. Миссис Тремм заслуживает доверия и будет присматривать за Риппл. Очень хорошо. Отлично.
Отец Риппл не согласился только с одним: он запретил жене говорить о продаже ее жемчуга.
– Нет, только не это! Посмотрим, нельзя ли реализовать несколько железнодорожных акций. Так или иначе нам грозит разорение. Тремя месяцами раньше или позже, не все ли равно. Но жемчуг твоей матери, дорогая моя девочка, не говори об этом! – Он несколько раз дернул себя за подстриженные усы. – Ты слишком утомлена, расстроена. Нет, спасибо, мы еще до этого не дошли. Только не твой жемчуг, Мэри, только не твой жемчуг.
– Хорошо, дорогой, – согласилась жена. Миссис Мередит улыбнулась. Этого и следовало ждать от ее мужа, насколько она его знала. Она думала: «Достоинство мужчины не позволяет ему принимать от женщины ценные приношения. Он не возьмет денег. Он примет от нее только любовь. Он будет видеть, как она приносит в жертву его детям свою молодость, женское самолюбие, свою красоту, здоровье, духовные запросы, свой досуг и свой сон. Совершенно естественно, без всяких разговоров, он примирится с этим. Но ее денег или драгоценностей он не примет. Жемчуга он не возьмет!».
VIII
Что касается тетушки Бэтлшип, то она сказала:
– Ну, я могу только надеяться, что все обернется к лучшему для тебя. – В ее тоне слышалась скорее угроза, чем надежда, подумала Риппл.
IX
В один из октябрьских дней, когда дубрава сменила темно-зеленую окраску позднего лета на теплые коричневые тона осени, а в траве, у террасы старого дома, отцветали последние осенние цветы, мать Риппл блуждала одна по дому, который казался странно молчаливым, непривычно пустым, настороженным и прибранным.
Маленький Рекс был у учителя, брал последние уроки перед поступлением в школу; братья его вернулись в свою школу. А Риппл? Она сидела, напряженная и взволнованная, в лондонском поезде и уже должна была подъезжать к Шрисбери, последней станции на границе Уэльса. Провожал ее сам отец, настойчиво повторяя, что путешествие в Лондон в это время страшно неинтересно и скучно.
– Гарри думает, что к Рождеству все это ей надоест, и она вернется домой, – размышляла миссис Мередит в пустой комнате Риппл. – Нет, она не вернется. Прежняя Риппл уже никогда не вернется сюда и не будет жить, как раньше, так же как не будет больше носить эти туфли.
