Эскин поморщился, сел назад.
– Вот и мне вообще никак, – пожаловался, задумчиво меня осматривая. – А ведь ты и правда красивая, Кир. Пахнешь изумительно, глаза – океаны, с тобой не скучно совсем… И истерики не закатываешь надолго. Что мне мешает тебя полюбить?
Я пожала плечами, заела поцелуй сыром, задумалась. Пожалуй, девушку из его описания и я смогла бы полюбить, прелесть прямо.
– Не обижайся только, Кир, – спохватился Эскин. – Я не хотел тебя огорчать.
Стало смешно.
– Даже и не думала огорчаться. Самой интересно было тебя поцеловать, веришь? Но как-то все не так…
Данила сокрушенно кивнул. Подперев голову рукой, он уставился в потолок, делясь новыми умными мыслями:
– Мы тут поцеловаться не можем, а где-то там Макс уже закончил с Мариночкой, и Гарик уложил Машу под бочок… Сейчас они спят, а у меня сна ни в одном глазу, и такая гадость лезет в голову…
– Ну, извини, – развела руками я. – Хочешь, тоже под бочок заберусь? Еще могу предложить фильм и составить компанию для его просмотра. Как насчет романтических комедий?
– Почему бы и нет? – обрадовался Даня. – До рассвета не так долго осталось, лучше совсем не ложиться, чем мучить себя этими несколькими часами.
Спустя четыре часа, когда прозвенел будильник, я ненавидела Эскина за эти слова.
Он благородно заварил кофе и выглядел на удивление свежим. В отличие от меня. Я погибала. Каждый шаг давался с трудом, рот то и дело раскрывался на пол-лица, выдавая один зевок за другим, в глаза словно песка насыпали…
– Кир, ну ты будто старушка семидесяти лет, – смеялся Эскин, когда я вползла в кухню и упала на стул. – Хотя нет… Моей бабушке за семьдесят, она обожает читать по ночам, а утром вскакивает, чтобы сделать деду вкусный завтрак. Переживает, что его какая-нибудь молоденькая присмотрит и уведет.
– А деду сколько? – уточнила я.
– Семьдесят девять.
Передо мной поставили чашку с изумительно пахнущим кофе, положили открытую пачку печенья.
Я вяло кивнула. Это должно было символизировать благодарность.
– Раньше мне так плохо не было от бессонных ночей, – пожаловалась, вспоминая колледж. – А теперь все не так…
– Теперь из тебя песок сыплется, вижу, – Данила снова засмеялся. – А ты еще в сторону мужиков смотришь. Зачем оно тебе? Пора закупать мази, выпросить у девчонок на работе немного яду и смазывать больные суставы, горько сожалея о бесцельно прошедшей молодости.
– Зачем мне девчонки? – я прищурившись осмотрела злорадно хихикающего Эскина. – У тебя-то яд более гремучий.
Данила опровергать ничего не стал, только напомнил о времени, так что пришлось ускорить завтрак и опрометью бежать в ванную, чтобы сделать хоть что-то с лицом. Оно было таким, словно это не Эскин, а я влила в себя всю бутылку алкоголя: отекшим, припухшим и лишенным намека на интеллект. Глаза-щелочки отказались принимать линзы, а от очков сразу заболела голова, пришлось временно закинуть их в сумку.
Еще спустя минуту безобразно активный Данила помог мне натянуть пальто и распахнул двери в коридор, приглашая отправиться на работу.
– Может, я заболела? – спросила жалостливо, с ужасом разглядывая плывущий передо мной порог.
– Сейчас кофе подействует! – отмахнулся Аполлоша, вытаскивая меня из квартиры и самолично запирая двери. Ключи он сунул мне в карман и велел идти за ним точно по его следам. – Потеряешься – я не виноват! Давай же, Кира, соберись.
Благо в машине удалось немного вздремнуть. Однако пришел тот страшный миг, когда Данила припарковался.
– Время трудиться на благо компании! – сообщил он.
Я кивнула, привычно поискала сумку и… не нашла ее.
– Твою мать! – выругалась вслух, сжимая виски холодными пальцами.
– Вот этого не надо, – отозвался Эскин. – Призывать мою мать можно только в самых крайних случаях.
– Это он и есть. Крайний, – я застонала. – Сумку дома забыла. А там… там все! Деньги, телефон, документы, очки!
– Я куплю тебе обед и отвезу домой после работы. Без проблем, – Даня стоял у моей двери, открыв ее и уговаривая выйти, как маленькую. – А документы, думаю, не пригодятся. Если только тебя сегодня никто в ЗАГС не позовет.
– А очки? Подслеповатая секретарша – это, конечно, звучит интригующе, но по факту ничего хорошего не предвещает.
