— Во имя Христа! — произнес он по-русски. — Во имя Распятого Бога, бейте жидов!
Сумрачно кто-то пырнул широким ножом в провалившийся, тощий живот. И дух безумия отлетел от убитого и витал, кружил, выбирая новую жертву.
* * *
— Во имя Христа! Во имя Христа! — ободрял наступавших монах и стукал немолчно о зубы своей деревянною челюстью.
Сам он не бил, на службу Божьему делу отдавал лишь язык и благословляющий знак согнутых пальцев: во имя Христа.
Но вот подбежал человек. Побелевшими шепчет губами:
— Побойтесь вы Бога! Побойтесь кощунствовать! Сжав свои губы, благословлял и благословлял без конца рыжеватый монах.
— Послушайте, заклинаю вас именем Бога, чей крест на вашей груди, остановите резню!
— Кто ты такой? — грозно спросил монах.
Имя Палицына было известно монаху, был он человек просвещенный, но не любил таких мягкотелых, таких расслабляющих дух христиан. Он сморщил презрительно брови и кинул ему:
— Не верю. Ты — жид. Уходи, пока цел.
* * *
Только уехал от Глеба, попал Николай Платонович в самую жуткую давку. Он робел, метался из стороны в сторону, плакал, замирал от тайного ужаса, увещевал безуспешно и слабо, молился. Всюду слышал рассказ, переходивший из уст в уста, о ближайшем будто бы поводе к бойне: старик еврей убил христианина и девушку. Николай Платонович, слушая, недоуменно томился.
Но вот, отойдя от монаха, видит группу людей. Узнает среди них — светлый высокий блондин, но брови насуплены, но мрачный, темнеющий взгляд; да, конечно, это Игнатий, — узнает он Игнатия. Бывший товарищ, бывший соратник в его христианстве, но теперь он ушел в революцию. Федя знает и любит Игнатия, вместе с Федей они презирают либерализм его взглядов.
Невольно стал, не дойдя, Николай Платонович: не здесь ли и вправду Христос?
Игнатий стоял головою выше толпы; вдохновенный огонь, казалось, лился из его расширенных глаз. Игнатий организует защиту.
Вот подошел молоденький, мальчик почти, рабочий.
Игнатия ценят и любят рабочие. Властный и смелый — он несет им свое такое же Евангелие, своего воскресшего Христа, в которого верит вдохновенно и страстно.
Не может расслышать Палицын, с чем подошел к нему мальчик — о каком-то товарище, буйствующем вместе с толпой. Но ясен и внятен ответ Игнатия:
— Надо убить.
— Во имя Христа?
— Во имя Христа убейте изменника.
Волосы встают на голове Николая Платоновича, мутятся глаза, но он недвижим, но не знает, что ему делать.
И вот в этот миг откуда-то Федя; он подбегает к Игнатию.
— Игнатий, Игнатий! Нет, ты не прав! Никогда…
Дальше не слышно.
Сдавленный и загоревшийся гневом отмахнулся Игнатий:
— Мальчик, уйди!
— И я раньше думал, как ты, но Игнатий, теперь… Но Христос между нас… Ты не видишь Его!
— Я Его вижу… Уйди!
— Я побегу, я не дам им убить…
Близкий, размеренный шаг наклоненных фигур. Федя бежит перед ними, пересекая им путь. Феде что-то кричат. Он не слышит, не слушает. Не опоздать, не опоздать… — одна мысль.
— Стой или буду стрелять!
Федя бежит и вдруг, руками взмахнув, падает быстро, так, как только что быстро бежал.
Будто бы после — такая нелепость! — долетел до слуха звук выстрела.
— ФедяФедечка! Брат…
Когда Николай Платонович добежал и наклонился вслед за солдатами к Феде, хотели его оттащить, но кто-то скомандовал:
— Бросьте!
И наклоняется брат к умирающему младшему брату и слышит:
— Ах, хорошо… Хорошо умереть! И еще успевает шепнуть:
— Дети с матерью. Мы отыскали их вместе. Она повезла их к тебе, к Глебу… туда…
— Брат мой, брат, Федя, прости!.. Прости мою грешную душу в час смерти… Святой мой, милый мой брат!..
— Повезла их туда, здесь опасно… А мне хорошо, не жалей меня, брат, прости меня, брат… Ах, хорошо!
* * *
На пустеющих улицах окна закрыты, заколочены двери, много белых, намазанных мелом крестов. Люди спокойны за знаком креста.
Молодой человек, весь брызжущий гневом, с дрожью и глазах, не в силах вымолвить слова, по грозит кулаком, но на земле чертит быстро крест и плюет на начертанный знак, и растирает плевок своею ногой.
Молодой человек тот — безбожник, и никогда ему здесь, на земле не узнать, что блистающий меч архангела сил был в руке его сжат, что молнии в сердце — с небес.
