Когда поезд, наконец, подал сигнал к отправлению, мы все стремительно бросились к нему, чтобы выбрать самое удобное и достойное купе, которому можно было бы доверить Эдварда, и каждый нашел такое купе и громко заявил об этом. Возникла опасность, что Эдвард так и останется на платформе, но проводник сумел уладить этот вопрос, предложив брату зайти в ближайшую дверь. Когда поезд тронулся, Эдвард выглянул в окно, и на его лице уверенно сияла первоклассная улыбка, которую он приберег для последнего момента. На фоне огромного поезда лицо его казалось маленьким и белым, но упрямая и решительная улыбка не сходила с него до тех пор, пока поворот дороги не скрыл Эдварда из наших глаз. Так он и умчался прочь в затихающем грохоте удаляющегося поезда, прочь от нашей безмятежной заводи в деловой мир, полный соревнований, препятствий и борьбы, в Новую Жизнь.
Когда краб теряет ногу, его походка становится еще более неуклюжей, чем обычно, пока Время и исцеляющая Природа не отполируют его, как круглый гладкий камень. Назад от станции мы плелись не вместе, а отдельными группками. Молчаливый Гарольд жался ко мне – его последней ненадежной опоре, в девочки шли впереди и уже считали недели, оставшиеся до каникул. Дома Гарольд предложил несколько неплохих игр, не лишенных остроты, но, хотя мы очень старались, играть в них было совсем неинтересно. Я предложил свой вариант, однако, результат снова ни к чему не привел. В конце концов, мы вдруг обнаружили, что сидим, молча, на перевернутой тачке и измученно разглядываем обстоятельства нашей новой жизни, чувствуя за спиной руины прошлого.
Селина и Шарлотта, тем временем, пытались накормить кроликов Эдварда каким-то не очень съедобным зеленым кормом. Потом они чистили клетку с его мышами до тех пор, пока животные не рассвирепели, словно утомившиеся от весенней уборки хозяйки. Все время до возвращения Одиссея девочки собирали сырье, годное для новых стрел, луков, плеток, ружей и даже доспехов. Им было невдомек, что герой троянской и еще многих войн с презрением рассмеется при виде этого, хоть и неуклюжего, однако собранного с большим усердием, арсенала, обзовет его трухой и рухлядью, годной лишь для детских игр! Это, как и многое другое, было милосердно сокрыто от них в ту пору. А если бы завеса приподнялась, и девочки смогли бы увидеть, каким приедет Эдвард через три коротких месяца: сквернословящим неряхой, насмехающимся над всем, что было свято, приверженцем телесных пыток, способным расчленить куклу, одним словом, чванливым грубияном, – перестали бы они делать то, что делали? Что ж, возможно… Но кто из нас способен пройти подобное испытание, кто может хоть на миг заглянуть в будущее? Давайте же надеяться, что даже предполагая, что их ждет разочарование, девочки не отступили бы от своего плана.
И, возможно, нам стоит быть благодарными, всем, и детям и взрослым, за это быстротекущее время. Стороннему наблюдателю может показаться странным, как легко и с удовольствием от одной смешной привязанности мы переходим к другому неказистому увлечению. И кто же решится взять на себя роль Радаманта-справедливого, судьи Аида, и рассудить, какое из этих увлечений серьезно, а какое лишь детская игра?
