А мартовский ветер, между тем, после небольшого вечернего затишья, неуклонно набирал силу, и хотя я уснул в полночь, как обычно, его стенания и завывания все же разбудили меня. В ярком свете луны ветви деревьев зловеще качались и метались за окном; в дымоходах гремело, в замочных скважинах свистело, и по всему дому слышался стон и плач. Сон как рукой сняло. Я сел на постели и огляделся. Эдвард тоже сел.
– Я все ждал, когда же ты проснешься, – сказал он. – Глупо спать в такую погоду. Надо что-нибудь придумать.
– Я в игре, – ответил я. – Давай поиграем, будто мы терпим крушение (стенания старого дома под ударами ветра легко наводили на эту мысль) и можем разбиться у берегов необитаемого острова или спастись на плоту. Что тебе больше нравится? Я бы выбрал остров, потому что на нем может случиться еще много приключений.
Эдвард отверг мою идею.
– Это слишком шумная игра, – уточнил он. – Неинтересно играть в кораблекрушение, если нельзя вволю пошуметь.
Скрипнула дверь, и маленькая фигурка осторожно проскользнула в комнату.
– Я услышала ваши голоса, – сказала Шарлотта. – Нам тоже не спится. Нам страшно… и Селине тоже! Она сейчас придет, только наденет свой новый халат, которым так гордится.
Обхватив руками колени, Эдвард погрузился в глубокое раздумье. Потом появилась Селина. Она пришла босиком и казалась стройной и высокой в своем новом халатике.
– Послушайте! – вдруг воскликнул он. – Теперь, когда мы все собрались, мы можем отправиться на разведку!
– Вечно ты хочешь что-то разведывать, – сказал я, – скажи, что можно найти интересного в этом доме?
– Пирожные! – вдохновенно ответил Эдвард.
– Ура! Давайте! – неожиданно вмешался Гарольд и сел на кровати.
Он давно прислушивался к разговору, но притворялся спящим, чтобы его не заставили делать то, что ему не хочется.
Эдвард был прав: легкомысленные старшие иногда забывали убирать пирожные – заслуженная награда для ночных искателей приключений со стальными нервами.
Эдвард вывалился из постели и натянул старые мешковатые бриджи прямо на голые ноги. Потом он опоясался ремнем и засунул в него с одной стороны большой деревянный пистолет, а с другой – палку, изображавшую меч. Под конец он надел широкополую шляпу, бывшую дядину, с которой мы играли обычно в Гая Фокса или в Карла II в кроне дуба, прячущегося от людей Кромвеля. Эдвард тщательно и добросовестно принаряжался для каждой своей роли, даже если особенно не перед кем было красоваться, нас же с Гарольдом, как истинных елизаветинцев, мало заботили декорации, для нас в пьесе главным было биение ее драматического сердца.
Командир велел нам соблюдать полнейшую тишину, как на кладбище, потому что тетя Элиза, мимо комнаты которой нам предстояло пройти, имела привычку спать с открытой дверью.
– Может, пойти коротким путем, через Голубую комнату? – предложила осмотрительная Селина.
– Ну, конечно! – обрадовался Эдвард. – Я совсем забыл про нее. Ладно. Ты веди нас!
Голубая комната с доисторических времен использовалась как дополнительный путь, и не только потому что было весело пробираться сквозь нее, но еще она позволяла нам беспрепятственно дойти до лестницы и не проходить мимо спальни, где затаился дракон-тетушка. Комнату эту никто не занимал, кроме случайных дядюшек, иногда остававшихся на ночь. Мы бесшумно проникли в нее. Все было погружено во мрак, и только яркий лунный свет отбрасывал на пол светлые полосы, через которые нам и предстояло пройти. Тут ведущая нас дама решила остановиться, ухватившись за возможность полюбоваться на свой новый халатик в лунном свете. Вполне довольная результатом, она перешла от изучения одежды к позированию и грациозно протанцевала несколько па менуэта с воображаемым партнером. Эдвард, главный любитель театральных эффектов, не смог этого вынести, он выхватил меч и, размахивая им, выскочил на сцену. Последовала схватка, в результате которой Селина была медленно и с наслаждением проткнута насквозь, и ее безжизненное тело вынес из комнаты безжалостный кавалер. Мы же всем скопом ринулись за ними следом, прыгая и восторженно жестикулируя – все это в полном молчании, без единого звука.
