Вот почему он отправил ее в английский пансион.
Галактионов был англоман, он верил, что для Шурочкиного образования нужна среда. Где «стриты» ассоциировались с Кинг-стрит или Бонд-стрит, а не с чем-то пыльным и трясучим, как, допустим, Варварка в Москве. А «сьюты» – с идеально сидящим английским костюмом лондонского денди, а не с мешковатым и потому вечно мятым костюмом неизвестно от кого.
Шурочка к девятнадцати годам превратилась в европейскую барышню, жадную к знаниям самого разного толка. Она изучала по совету дяди и по требованию собственного характера все стороны жизни – биологию, медицину, у нее был острый ум, который позволял ей освоить математику, химию, физику. Книжный магазин на Никольской славился. Книги старые и новые.
А ее детская привязанность к другу Алеше, который выучился на геолога, толкала ее к изучению географии и вызывала зуд к путешествиям.
Это нравилось Михаилу Александровичу, и он гордился собой – он воспитал новый вариант человека для переменяющегося мира.
Но он так и не решил до конца, что ему сделать с собой. Знакомство с Елизаветой Степановной задело его не только мужское естество – его влекло к ней, как влечет сильных мужчин к еще более сильным женщинам. Но и разум. Он прекрасно видел, что такое ее дело в нынешние времена. В Европе уже электричество возит людей, значит, извоз, которым она занимается наследственно, перейдет на электричество, она будет в первых рядах. И вот тут-то его деньги могут сработать. Перевозить Москву, Питер, всю Россию…
Михаил Александрович охотно бывал с ней в концертах, Русское музыкальное общество устраивало в Москве концерты.
Она вдовела, и, казалось, ничто не могло остановить общего желания соединиться. Она была из семьи удачливых людей. Изворотливость, сообразительность помогли создать ее отцу полдюжины разных объединений. То были компании, сообщества. А потом дела пошли хуже, но он вовремя сообразил и продал свои паи. Он устоял, но прежних высот достичь не сумел. Кое-чем и поступился – картинами, лошадьми, каретами. Но сохранил главное – он дал образование детям, дело. А также оставил своих людей среди министров, генералов.
Но из каждого положения можно найти выход. Они искали – и нашли его в ее брате Николае и Шурочке. Если их поженить, то тогда…
Оставалось сделать на первый взгляд не слишком трудное дело – за братом Елизавета Степановна давала столько, что какая-нибудь дочь короля Люксембурга не стала бы долго думать.
Но Шурочка…
Михаил Александрович подсмеивался над самим собой – не он ли воспитал себе племянницу, с которой не так просто справиться?
Но он не просто любил ее, он ею гордился.
– Только не говорите, что вы не возьмете меня с собой в поле! – воскликнула Шурочка. Она влетела в комнату, в которой обычно располагался Михаил Александрович в Стогово.
Он обернулся и поморщился.
– Ты чрезмерно фамильярна, Александра.
– Простите, но я боялась, вдруг вы…
Он вздохнул.
– Знаешь ли ты, что во время свиданий третий не нужен?
Шурочка круглыми глазами оглядела комнату.
– Но я… Я не думала… А где она? – спросила племянница.
– Она? – Он улыбнулся, и если бы Шурочка смотрела на него, а не занималась поисками его гостьи, она бы заметила озорные смешинки в серых глазах дяди. – Да здесь она. Неужели не видишь?
Шурочка уловила насмешку в голосе, заложила руки за спину и, притопывая ногой, сказала:
– Шутить изволите, сэр Майкл?
– А как иначе, душа моя? Жизнь без шутки – смерти подобна. Так ты догадалась или нет насчет моей партнерши?
– Я думаю, вы говорили с ней… мысленно.
– Ох, скажи еще с ее тенью. Некоторые начитаются английской классики и говорят, не подумав. Ладно, не стану тебя утруждать. Я на свидании с этой комнатой. Я рос в ней. Знаешь, что нравилось больше всего? – Он подошел к широкому подоконнику и провел рукой по некрашеной доске. – Он. Я забирался на него, садился и смотрел.
Шурочка сделала шаг к нему.
– А на что?
– На озеро Верестово.
– Что же вы видели?
– Озеро, себя и то, что я мог вообразить в его глубинах.
Шурочка молчала. Она не жила в этом доме, и только сейчас она почувствовала, какой живой был этот мир. В котором не было ее.
