Золотой архипелаг - страница 98

«Что это? — вспомнил Анатолий свой гневный, от бессилия, крик. — Что это у тебя на лице? Посмотрись в зеркало!» И смущенный голос Наташи: «Ну да, я видела, наверное, аллергия или нос обгорел…» Нос обгорел! Хорошенькое объяснение, нечего сказать, а главное, очень правдоподобное — в феврале бессолнечной московской зимы! Анатолий не поверил в обгоревший нос. Он верил в фотографии из медицинских учебников, на которых были изображены в точности такие расплывчатые красные пятна на носу и на щеках. «Эритематозные высыпания в виде бабочки, вот как это называется», — холодея, подумал ассистент Любченко. Или попросту «фигура бабочки». За «фигурой бабочки» следовало название болезни, которое страшно было произнести…

Его произнес позже главный московский специалист по заболеваниям соединительной ткани, к которому — существует все-таки взаимовыручка между коллегами! — жену сотрудника института Бурденко удалось направить без проблем. Но лучший он или худший, а системная красная волчанка на современном уровне науки неизлечима. Как помочь, если против организма ополчается его же собственный иммунитет? На горизонте быстрая смерть или годы мучительной смены обострения и затухания процесса.

Поражение суставов. Поражение почек. Поражение легких. Поражение сердца. Многолетнее непрерывное комплексное лечение позволяет рассчитывать на стойкую клиническую ремиссию, близкую к нормальной жизни. Но на всякое лечение нужны деньги…

Анатолий Любченко согласился с тем, что его жена нуждается в немедленной госпитализации. Был он со всеми вежлив и мил, несколько заторможен, улыбался направо и налево — улыбка, словно неуместно радужный конфетный фантик, прилипла к его лицу. Очень благодарил главного специалиста. Устроил Наташу в палате, успокоил ее, купил ей несколько яблок и вишневый сок. И только придя домой, дал выход истинным чувствам. Он корчился, он колотил кулаками по продавленной бугристой тахте, служившей супружеским ложем ему и Наташе в этой чужой квартире, в этом чужом городе. Он проклинал Наташу зато, что поехала на взморье, где купалась и загорала: ведь известно же, что солнечные лучи провоцируют развитие системной красной волчанки! Он проклинал себя — за то, что отпустил жену в этот роковой для нее отпуск, за то, что переехал в этот город, в котором, возможно, начали невидимую работу роковые для Наташи факторы внешней среды, высвободившие из генов дремавшую там болезнь. Но отчаяннее всего Анатолий Любченко проклинал судьбу, подрезавшую ему крылья прежде взлета. Теперь все кончено: разве можно эффективно работать, приобретать квалификацию, когда дома у тебя филиал госпиталя? Разве можно надеяться стать ученым, если все деньги будет поглощать слепая прорва — болезнь жены? К тому же вряд ли на работе станут держать иногороднюю женщину, которая не вылезает из больничных, а значит, их совместные доходы уменьшатся вдвое, даже значительнее, чем вдвое, потому что Наташа зарабатывала больше его. Следовательно, науке можно сказать «прощай»: вместо того, чтобы дневать и ночевать над диссертацией или совершенствовать хирургическое мастерство, ему придется искать дополнительные источники заработка. Стоило ли уезжать из Питера? Стоило ли мечтать о том, чтобы внести свой вклад в медицину, подобно Бильроту и Пирогову?

Анатолий физически не выдерживал оставаться в этой враз очужевшей квартире, которая совсем недавно представлялась ему сносным семейным гнездышком. Прекратив вымещать свои страдания на ни в чем не повинной тахте, он надел пальто и шапку и, едва чувствуя холод, сковавший Москву, отправился куда глаза глядят. Прогулка по окрестностям привела в порядок мысли. Анатолий уже упрекал себя за то, что думал о Наташе таким недостойным образом — не как о любимой женщине, не как о жене, а как об источнике неприятностей, которые ставят крест на его карьере. Но разве он думал о том, чтобы избавиться от Наташи? Ни мгновения! Конечно же он не разведется с нею, ведь он порядочный человек! Наташа без колебаний оставила и родителей, и родной город, чтобы последовать за мужем в Москву, где самоотверженно заботилась о нем, создавая условия для его научной работы. Пришло время отдавать долги. Когда Анатолий это осознал, ему стало спокойно, но это было спокойствие конца. К ноше, которую он тащил на своем терпеливом и как будто бы уже ко всему приспособившемся хребте, прибавилась еще одна соломинка, да нет, не соломинка, а целый кирпич. Сбросить этот кирпич не представлялось возможности. Оставалось тащить все то, что навалилось, ожидая той минуты, когда под непомерным грузом треснет спина.