ИВАН БОЙЦОВ — РИЧАРД СМИТ. ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ
Со взведенными нервами и мозгами, пребывающими в полном раздрае, Иван Андреевич Бойцов отправился поговорить с человеком, которого имущественные распри на территории Горок Ленинских покамест не коснулись. Членом колхоза он никогда не был, а был с самого начала свободным фермером на своем участке русской земли… Последнее звучало почти иронично, потому что человек этот был англичанином. Недовольный малостью своих наследственных территорий в Англии, он переехал в Россию, где за символическую цену — в конце восьмидесятых сельским хозяйством никто из русских заниматься не хотел — приобрел землю. А список окрестных фамилий со славянскими и татарскими корнями пополнился одной чужеродной, но простой и привычной: Смит. В переводе она означает «Кузнецов», а что касается распространенности, то Смитов в англоязычном мире, как у нас Ивановых. Ничего особенного.
Если от фамилии перейти к именам, то жену фермера Смита, Кейт, все вполне естественно звали Катей, тем более что она — статная, полногрудая, с недлинной, но толстой, небрежно заплетенной пшеничной косой — походила на русскую больше, чем отдельные коренные жительницы Горок Ленинских, у которых среди предков затесались воины Батыя. А вот относительно самого фермера с прискорбием приходится признать, что имя его — Ричард, в православных святцах отсутствующее, не прижилось на отечественных подзолистых почвах. Как его ни сокращай: и Рик, и Дик, и Рич — не идет, хоть ты тресни! Фермера Смита уважительно звали по отчеству: Джонович. Или, в просторечии, Джоныч. Дети Смитов носили международные имена Николай, Мария и София, по-русски говорили не хуже, чем по-английски, и с виду ничем не выделялись среди деревенских сверстников.
Внешне Джоныч выглядел неказисто: небольшого роста, щуплый, веснушчатый, светлая борода, кудрявые волосы свисают ниже ушей, — не то сказочный мужичок-с-ноготок, не то заблудившийся хиппи. Знаток русской литературы, Бойцов предвидел, что в старости Джоныч станет похож на шолоховского деда Щукаря. С тем отличием, что Щукарь в «Поднятой целине» — деревенский люмпен, загубивший все свои хозяйственные начинания, а Джоныч, наоборот, хозяин, каких поискать. Участок, находящийся в ведении работящей семьи Смитов, опровергал все представления о том, что подмосковные почвы не способны приносить обильные сельскохозяйственные плоды. Конечно, если обрабатывать их по науке! На деньги, выручаемые ежегодно от продаж урожая, Джоныч и удобрения закупал, и сельхозтехнику обновлял, и специальные журналы выписывал, которыми, кстати, с Бойцовым делился. А кроме того, собирался в будущем году в придачу к курам и свиньям завести страусов, только сначала посоветоваться с теми отважными русскими, которые уже адаптировали к здешнему суровому климату эту роскошную мясную птицу.
Будь на месте Джоныча свой, природный русак, ему бы уже тысячу раз пустили красного петуха в дом, подсыпали толченого стекла в машинное масло, потравили бы скотиной всходы или еще какую-нибудь гадость придумали, чтоб не богател рядом с беднотой, буржуин. Джоныча охраняла его чужеродность и в придачу к ней то усердие, с которым он старался адаптироваться на новой почве.
Бойцовы и Смиты дружили семьями, часто наведывались друг к другу в гости. Из этого общения Артур Бойцов вынес то знание повседневного английского, которым он намерен был после армии потрясти инязовских экзаменаторов. А вот с Иваном Андреевичем Бойцовым у Джоныча завязывались типично нашенские диалоги под рюмку водочки — о Западе и Востоке, о различиях между цивилизациями, о судьбе России. По-русски Джоныч изъяснялся бойко, владея всем спектром нужных слов и выражений, от агрономических терминов до матерной брани. Вот только с родом имен существительных частенько путался. Ну, невдомек было рациональному английскому уму, с какой стати неодушевленные предметы и абстрактные понятия должны делиться на самцов и самок! В особенное недоумение его приводило слово «отчизна», которое, вопреки прямому смыслу, указывающему на мужское качество, отчего-то имеет женский род. Впрочем, это как раз соответствует действительности: наша отчизна — такой необъяснимый предмет, в котором сам черт ногу сломит.
