Золотой архипелаг - страница 102

Но витания не проявляли тенденций к исчезновению. По мере роста и развития Прохора фантазии, временно переносившие его в разные миры, менялись, усложнялись, в них включались персонажи прочитанных книг, просмотренных фильмов и телепередач. Но сам он не стремился писать книги, никогда не задумывался о том, чтобы сниматься в кино. Ему было достаточно этой подводной работы воображения, раскрашивавшей все вокруг в необыкновенные тона. Нельзя сказать, что такому подвижному и любопытному ребенку, как Прохор, жилось плохо и скучно в Горках Ленинских: у него была уйма друзей, он постоянно изобретал с ними новые игры, мир был полон великих открытий. И все-таки, несмотря на это, Прохор продолжал витать в облаках, созданных из выдумки. Без выдумки этот окружающий мир, который так нравился Прохору, померк бы для него. В чем-то это было похоже на мечты бедной почтальонши Насти Миловановой. Если бы эти двое, девушка и ребенок, такие разные и с разными интересами, решились поделиться друг с другом самым сокровенным содержанием души, они нашли бы между собой много общего. Однако взаимодействие мечты с действительностью претворялось у того и у другой на неодинаковый лад. Старательная Настя привыкла вписывать свои мечты в размеренный лад рабочего дня: она скорей умерла бы, чем позволила себе из-за погруженности в очередную выдумку не доставить письмо. Проша, не разменявший первого десятка, не успел еще привыкнуть к трудолюбию и дисциплинированности: фантазии требовали его к себе целиком, так, что он не в силах был сопротивляться их настойчивому зову. Если это происходило дома, еще туда-сюда: ну, мама могла и обронить недовольно: «Опять в потолок уставился, лучше бы свои книжки прибрал», но папа всегда заступался и говорил, что его задумчивость — это от богатства натуры. А если в школе? Перед учительницей неудобно: заметит — обязательно спросит что-нибудь, и тут-то и выяснится, что Прохор ничего не слышал. Сельская школа — она же не городская, здесь народу учится меньше, каждый ученик на виду, каждого вызывают несколько раз за урок…

Вот и в этот день, когда мама заболела и в школу отводил его папа, Прохора настигли мечты — как назло, на уроке математики. Математика Проше давалась плохо, то ли дело пение или рисование! Он как раз завяз над решением длинного, как сороконожка, примера, не соображая, что и в какой последовательности надо складывать и умножать, потому что голова была занята совсем другим. Будь Прохор взрослым, он с чувством внутреннего недовольства отбросил бы мечты ради нужного дела, которое во что бы то ни стало довел бы до конца. Но он был ребенком и совершенно не умел хитрить с другими или с собой. Чтобы избежать неприятностей, он, как полагается примерному ученику, поднял руку, поставив ее на локоток, и спросил: «Антонина Игоревна, можно выйти?» И, получив слегка недовольное: «Хорошо, Бойцов, иди», — вылетел из класса. В туалет он, конечно, не пошел, да и не хотелось ему ни в какой туалет — чего там делать? Все, что ему сейчас хотелось, — это вырваться на волю, за пределы школьных стен, где из-за зимних туч внезапно прорезалось негреющее, но уже по-весеннему ясное солнышко.

В этой сельской школе долго знать не знали ни о какой охране: от кого охранять детишек, кто же им захочет что-то плохое сделать? И даже теперь, когда битва олигархов нанесла удар по стабильным патриархальным нравам Горок Ленинских, мобилизованные из местных жителей охранники несли вахту из рук вон плохо. Мельком увидев обрамленную дверной рамой картину, как охранник дядя Гриша пьет чай с секретаршей, Прохор выбрался на свободу — на школьное крыльцо. Верхнюю одежду брать не стал: во-первых, он ненадолго, во-вторых, ему часто бывало жарко, а вот холодно — никогда. «Вот такой у нашего Проши горячий темперамент», — подсмеивались в семье Бойцовых над младшим сыном… Прохор просто не ощущал холода — особенно когда вырывался из школьного плена.

Он ловил зажмуренными глазами солнце, думая о том, что скоро весна, а там и лето, полное бесконечных, наполненных свободой дней, он ощущал, как пахнет земляника, отысканная в болотистом, темно-зеленом лесном уголке, он видел… А впрочем, неважно, что Прохор видел. Важнее, чего он не видел. А не видел он человека, который приближался к нему со стороны школьной спортплощадки, полностью укрытой снегом в это время. Человек был вооружен. Он был не один, но все прочие лишь исполняли его приказы. Он готов уже был приказать войти в школу, держа оружие наготове, однако увидел того мальчика, который из всех учеников был ему нужнее всего и который сам вдруг выскочил на крыльцо. «Все обойдется тихо», — подумал этот человек…