Увы, проделать это с имланкой я при всем желании не могла.
Впрочем, та вскоре снова задремала, и тогда я, стараясь не шуметь, добралась до бутыли с остатками воды и подошла к старухе.
— Пей, бабуля, — шепнула я на своем родном языке. Старуха окинула меня цепким, вовсе не безумным взглядом, но больше никак не отреагировала.
— Пей, пока дают. — Я поднесла бутыль к самым ее губам.
По-прежнему даже не подняв руки, чтобы перехватить сосуд, она сделала несколько жадных глотков. Но тут за моей спиной раздался шорох, и острые ногти впились мне в плечо.
— А ну отдай! За чужой счет добрая, да? Свою-то воду вмиг вылакала! В следующий раз принесут, пои каргу из своей доли, если захочешь, а мою трогать не смей!
От неожиданности я выронила бутыль. Как назло, та упала аккурат на выпирающий из пола брус-ребро и с не громким треском раскололась. Остаток воды моментально был впитан старухиной подстилкой. Увидев это, имланка окончательно озверела.
— Ах ты, сука! Ну ты у меня сейчас поплатишься, тварь подзаборная!
С этими словами она кинулась на меня. В первый момент я растерялась: так уж сложилась моя жизнь, что сама я ни разу не дралась с женщинами, хотя очень хорошо знала, что, если уж разозлить их как следует, правил для них не существует, а потому они куда опаснее мужчин. Я сама в детстве была такой — если уж сцеплялась с мальчишками, то ни зубы, ни когти не оставались без дела.
Первый же бросок имланки по логике вещей обязан был оставить меня без правого глаза — но вместо этого ее ногти лишь расцарапали мне лоб у самых корней волос. С трудом извернувшись, насколько позволяла привязь, я ухватила противницу за давно не чесанные длинные волосы, свалявшиеся, как пакля. Зашипев, как вода на раскаленной плите, она попыталась сделать со мной то же самое — но рука ее снова без толку скользнула вдоль моих плеч, докуда обрезанные волосы просто не доходили... Догадка ударила молнией: она меня не видит! Неизвестно почему, но для нее не существует света магических пут, и она вынуждена кидаться на шум!
Осознание этого придало мне силы. Конечно, имланка, как большинство женщин, была массивнее и сильнее меня, но в данном случае это лишь упростило мне задачу. Я даже почти ничего не делала, только уворачивалась. Противница сама запуталась в магической привязи, наступила себе на подол (раздался треск рвущегося шелка) и с невероятным шумом рухнула на пол. Я не отказала себе в удовольствии пнуть ее коленом в бок.
— Так ты что, видишь эти веревки? — выговорила имланка, тяжело дыша, и вдруг разразилась потоком оскорблений: — Ведьма злоедучая! Тварь навозная! Подстилка солдатская!
Я, поморщившись, порылась в памяти и выдала знаменитый Кайсаров «малый крюк» в переводе на имланский:
— Во все дыры много раз отыметая первая производная шелудивой суки старшего золотаря и стада недоеных козлов, жрущая...
Что именно положено жрать столь гнусному созданию, я изречь не успела. Старуха, до сих пор взиравшая на нашу возню (или только прислушивавшаяся к ней? Может, и для нее не существует света магической веревки?) с полным безразличием, вдруг задрала голову к потолку и пронзительно завизжала. Так могла бы визжать тринадцатилетняя девчонка, увидевшая скорпиона у себя на подоле, но уж никак не женщина, чьи годы перевалили за полсотни.
От этого визга оторопь взяла не только меня, но и имланку.
Некоторое время мы в оцепенении внимали этому нечеловеческому звуку. Потом над нашими головами послышались голоса. Ближе, ближе, и наконец люк с грохотом распахнулся, позволив нам услышать последнюю реплику, произнесенную холодным, почти без интонаций, голосом:
— Делай что хочешь, но эти стервы нужны мне живыми и целыми.
Вслед за этим по лестнице скатился тот самый носитель трехцветного шнура, который передавал нам пищу. В руках его была многохвостая плеть, которой он тут же огрел старуху. После пятого или шестого удара та замолчала столь же внезапно, как и заверещала. Тогда внимание стража переключилось на нас — каждой досталось по два удара. Я с трудом увернулась, чтобы не получить по лицу, поскольку плеть гуляла, как когда-то говорил Салур, «не прицельно, а принципиально».
