— За что?! — взвыла имланка у моих ног. — Эта тварь оставила меня без воды и вдобавок поколотила — ее и бейте!
— А вот не надо мучить других жаждой, — сквозь зубы отозвалась я. — Благодари своих богов, что не случилось ничего похуже...
Не говоря ни слова, тип со шнуром подошел к стене и оторвал наши с имланкой петли от несущей веревки столь же легко, как если бы это были стебельки травы. Держа в руках оборванные концы, он сделал неуловимое движение обеими руками сразу — и тотчас же светящиеся путы оплели нас обеих, скрутив руки за спиной и обняв горло. Свободными остались лишь ноги.
— По лестнице вверх, живо, ну! — скомандовал наш страж, одной рукой перехватывая концы магических привязей, а другой замахиваясь плетью на меня и мою противницу.
Ох, какое же это было наслаждение — снова выйти на свежий воздух и размять затекшие ноги! По сравнению с этим никакого значения не имело даже то, что тип со шнуром вел нас с имланкой, как двух собак на поводке. А если прибавить к этому еще и возможность осмотреться, то унижение воспринималось вполне приемлемой платой за такую прогулку.
Имланка по-кошачьи щурилась на дневной свет, как и положено человеку, слишком долго просидевшему в темноте, и безмолвно злилась. Я же, не тратя времени даром, впитывала новые сведения.
Люк, из которого мы вылезли, находился на самой корме, и теперь нас зачем-то тащили через весь корабль. Дул ровный ветер и, судя по солнцу в зените, гнал корабль как раз на северо-восток — в общем, туда, куда и стремились мы с Малабаркой.
Я поискала взглядом мертвую птицу на мачте — и снова вздрогнула от необъяснимой жути. Неведомые мне ржавокоричневые хищники, не живущие на побережье, свисали с обоих концов реи.
Мало того, в том месте, где у всякого уважающего себя корабля должна быть носовая фигура, болталась целая связка этих тварей!
О небеса!
По сравнению с этим сущей мелочью казалось то, что, даже на мой неискушенный взгляд, команды на корабле было раза в три меньше, чем необходимо, чтобы с ним управиться.
Теперь я окончательно убедилась, что корабль, подобравший меня в шторм, был пропитан магией, как праздничный пирог патокой. Причем магия эта была самого омерзительного свойства.
Правда, последнее меня ничуть не поразило: корабль был имланский, а имланцы всегда славились умением делать с помощью магии разнообразное непотребство. Одни живые мертвецы — именно такого изобразил тогда Малабарка на причалах хитемского порта — чего стоили!
Тот, с тухлыми глазами под капюшоном, теперь стоял у борта, рядом с человеком, одетым в доспехи искусной работы.
Сейчас капюшон его был отброшен на плечи, не мешая видеть лицо — даже красивое, но стянутое ледяной жестокостью в застывшую маску. Летящие по ветру молочно-белые волосы составляли с этим совсем не старым лицом пугающий контраст. Но особенно не понравилось мне полное отсутствие всяких безделушек, горделиво именуемых «рабочими» — ни перстня на пальце, ни там тебе обруча на голове или амулета на шее. Даже облачение его было сшито из темной, достаточно хорошей ткани, но отнюдь не из черного атласа, как водится у имланских черных магов высшего разряда.
Эффектность, как известно, злейший враг эффективности.
Можно было представить себе объем эффективности этого деятеля, если он вообще не склонен отвлекаться на внешние эффекты...
Его спутника я разглядеть не успела — мы проследовали мимо них слишком быстро. Доведя нас до носовой части корабля, наш провожатый толкнул нас с имланкой в другой люк, пошире первого и без крышки. Спустившись, точнее, скатившись вниз по узкой лесенке, мы оказались на гребной палубе корабля.
Плеть еще раз ожгла нас по плечам:
— Смотрите!
Я честно посмотрела. Н-да, приятного в этом зрелище было мало. Я, конечно, не из тех изнеженных девиц, что впадают в полуобморочное состояние от подобной картины, но все равно предпочла бы оказаться избавленной от созерцания этого. Самым кошмарным были не грязь, не цепи, даже не искаженные пропорции тел, не лица, многие из которых почти утратили человеческое выражение, — нет, не это, а с полсотни, дальше я не видела, одинаково нехорошо горящих глаз. И все эти глаза смотрели на нас — больше, конечно, на имланку, как на более лакомый кусочек, но и на меня тоже.
