На мгновение Маккенна был ошеломлён. Потом заметил их… Едва приметные, полузасыпанные, но несомненно подлинные, как и в тот день, когда впервые были врезаны в сплошную твердь лавовой породы.
Ступени. Всего числом пятнадцать, может, и все двадцать. Лестница, высеченная в потоке лавы, племенем ушедших, древних людей, обратившихся в прах задолго до Христа, до фараонов, до майя, инков и ацтеков.
Фрэнси, теперь льнувшая к нему, задыхаясь от неистового карабканья, плача от отчаяния перед тупиком, была выведена из этого состояния самой грубой встряской.
— Не пяться задом! — резко оборвал её Маккенна, хватая за плечи. — Гляди, видишь эти насечки на скале? Это ступеньки. Тысячелетней давности. Но они есть! Используем их и будем молить Бога, чтоб они привели нас куда-нибудь получше, чем в закрытую коробку вроде этой. Пошли, девочка, мы ещё не померли!
— Я не могу, Глен! Ни шагу больше. Мне ни за что не подняться здесь. Только не по этим царапинам!
— В этих царапинах меньше риска, чем в отметинах, которые ставит топор Хачиты. Мы поднимемся, Фрэнси. Здесь не так уж круто, как кажется!
— Я попробую, Глен! Но мне уже не слышно снизу никакого шума. Не слышно ничего с тех пор, как мы двинулись вверх по расщелине. Может, подождём и проверим?
Маккенна и не думал идти без неё. Но он знал также, что не может силой погнать её вверх по скале, как там, на тропе. Она сама должна хотеть этого, и даже тогда им понадобится большая удача, чтоб не свалиться вниз со стены. Доисторический человек был ловким, как хвостатые приматы. Он вырезал эти каменные выступы отнюдь не для двуногих детей девятнадцатого века. Индеец-зуни или житель иного пуэбло мог бы подняться здесь ради забавы, на пари, или чтоб покрасоваться перед любимой девушкой. Но для Глена Маккенны и Франселии Стэнтон эта лестница каменного века таила леденящую возможность ошибиться в поисках опоры для руки или ноги и устремиться навстречу гибели.
И всё же то был риск меньший, чем топор Хачиты.
— Фрэнси, — заговорил рыжеволосый горняк, — ты видела, как кот мышкует в траве? Он и не думает красться бесшумно, пока не почует мышь. Тотчас же всё меняется — он переходит от игры к охоте в мгновение ока. Вон там, — он указал на узкое горло расщелины позади, — Хачита вышел на охоту.
— Но он казался таким простым, таким добродушным и каким-то грустным.
— Он — кот апачей, а мы — белые мыши.
— Значит, ты считаешь, что он пойдёт сюда за нами?
— Нет, Фрэнси, не считаю — я это знаю. Нам предстоит либо лезть на каменную стену, либо ждать его здесь. И нам предстоит сделать выбор прямо сейчас, детка: лестница либо сталь топора.
Она содрогнулась, передёрнув узкими плечами. Если лёгкое движение её губ и не было улыбкой, оно должно было быть таковым, и Маккенна, обхватив её руками, тесно прижал к себе. То было чем-то вроде награды, какой удостаивают младшего брата, когда тот впервые решается пройти по железнодорожной эстакаде через мост над рекой у родного города.
— Пошли. — Он сам улыбнулся ей. — Сначала дамы.
«Ступени», врезанные в каменный лик скалы, находились друг от друга на расстоянии примерно футов в сорок по вертикали. Дважды Фрэнси оступалась и сорвалась бы, не поддержи её жилистая рука Глена Маккенны. Бородатый горняк по наследственности и естественному аризонскому воспитанию был превосходным альпинистом и поднимался по стенке каньона так, словно лично возвёл эту головокружительную тропу. Но восхождение заняло всё же десять мучительных минут, из которых каждая была поделена между отчаянными усилиями удержаться на скале и периодическими оглядками вниз, в ожидании появления Хачиты. Маккенна, даже переваливая Фрэнси через верхний край подъёма и падая вслед, задыхаясь рядом, знал, что они упустили время.
Он пытался думать — и не мог. Утреннее солнце подбиралось уже к темнице расщелины. Зной неотвратимо приближался, словно добела раскалённый глаз огромного прожектора. Даже утренней порой он пресекал дыхание, сушил язык, заставлял стучать сердце о тщетно вздымающиеся рёбра. Маккенна знал, что должен встать, что-то делать, как-то бороться дальше.
