– Дорогие друзья! – откашлявшись, прохрипел он. – Дорогие… э-э-э… господа археологи!.. и те, кто волею судеб разделяет этим летом их, можно так сказать, тяжкий труд, но благородный, да-а-а-а… Итак!.. ну, вот… что я могу сказать?.. я могу сказать только то, что сегодня мы слышали… э-э-э… и даже видели, что еще интереснее… да, видели то, что можно назвать одним словом – чудо… да, да, и это не слишком громкое слово для… ну, Андрон, ты уникальный мужик!.. и ты показал нам сегодня то, в чем мы сами боимся себе признаться… ты показал нам нашу… м-м… наше нутро… наш… колодец, куда мы боимся заглянуть… а ты заглянул, ты смелый… мы все кричим тебе: браво, Андрон!.. и пьем за твою смелость… за смелость, в общем! За смелость, да!
И все за дощатым столом стали кричать: за смелость, за смелость!.. – и поднимать и сдвигать стаканы, и выпили, и стали быстро, судорожно закусывать всякими закусками, что были на столе – и картошкой, и огурцами, и хамсой, и абрикосами, – а выпив, вдруг притихли, загрустили, стали оглядываться на могилу Князя Всеволода: приближался девятый поминальный день, и Сереге предстояло опять тащиться в таманский сельмаг за новой порцией водки, выходит, что так. Андрон положил руку на плечо Леона. Выпитый стакан водки затуманил ему шмелиные глаза.
– Ты ужасно хороший, Леончик, – мурлыкая, как кот, Андрон придвинул башку к небритой щетине Леона. – Ты стильный. Обожаю стильных людей. Да здравствуют стильные люди. Они всегда оказываются наверху. Люблю эту миссионерскую позицию. Она наиболее сексуальна, хоть и традиционна. Потому что она дает тебе почувствовать свою власть. Власть, ты слышишь, власть.
– Спасибо, друг, – небрежно сказал Леон, поглаживая ладонью щетину, – я сам не знал, что я такой.
Ежик стоял рядом со Светланой. Он все еще переживал то, что было на берегу. Ему казалось: ему снился сон. А потом этот концерт Андрона в степи. Ну почему, почему Жермон смотрит на Светлану так подозрительно… так подло?!..
Гурий Жермон сидел на краю стола. Его взгляд, вонзенный в Светлану и Ежика, был так тяжел, что Серега, случайно наткнувшийся на него, разом вспотел. Эк разобрало мужика!.. И что это все они на бедняжку медсестричку, просто как мотыльки на огонь?.. Что такое в этой московской девочке, непритязательной медичке, приехавшей сюда и подзаработать, и отдохнуть, и поднабраться впечатлений, – зеленые, как крыжовник, глаза, русые косы на затылке?.. слишком смуглая, как индианка?.. слишком широкие бедра, слишком тонкая талия?.. С виду – ничего особенного, так, девчонка как девчонка, тысячи таких, а присмотришься – вся солнечная… Чем она так притягивает к себе?.. Серега и сам бы не прочь ухлестнуть… да у Сереги – невеста в Костроме…
Через мгновенье, когда зелье разлилось по жилам, все зашевелились, загудели, кто-то запел, кто-то зашутил, Андрон сам полез с новым тостом; Гурий, продолжая тяжело глядеть на Светлану, схватил горсть абрикосов с тарелки и затолкал себе в глотку, как кляп; Светлана ударила Ежика по руке, когда он потянулся к стакану: нельзя!.. хватит… Минутная грусть исчезла, растворилась в застольном гуле и шуме. Первые звезды повысыпали на небе, мерцая и искрясь, и южная ночь опускалась властно и стремительно, как темный полог. Власть! Леон сказал – власть… Светлана не знала, что это такое. Власть царя, власть генерала, власть патриарха, власть олигарха… власть мелкого чиновника над большим художником… власть матери над дочерью… надсмотрщика над рабом… Неужели это так опьяняет – власть?.. Неужели это самое большое наслажденье в жизни?.. Жермон говорил – большое… противный Жермон… не смотреть в его сторону, не смотреть…
Застолье в честь концерта Андрона гудело допоздна. Когда небо стало уже совсем темным, черно-синим, а из-за горизонта показался зловещий красноватый Антарес, завеселевший как следует Серега скомандовал:
– Эй, слушай меня!.. я – Командор… слушай мои шаги… приказываю: всем спать… расползаться по палаткам…
Да и всем улечься хотелось. Все были только рады приказу.
И через пять минут из палатки Андрона раздался дикий вопль.
