Букеты, букеты, книги, ноты, коробки конфет… Скоро рояль исчез под грудой цветов и подарков. Она не могла опомниться от успеха. Каждый раз она безумно волновалась, выходя на сцену, и каждый раз после концерта или спектакля она изумлялась, как ребенок, всем поздравленьям и восторгам, падавшим на нее стеной золотого ливня.
– О, Светланочка, примите от всей души…
– Дал же Бог голос человеку!..
Да, дал, держи карман шире. Она сама его у Бога взяла. Каждое утро к роялю, как к станку. Распевки. Дыхательная изнуряющая гимнастика. Гаммы. Упражнения. Вокализы. До седьмого пота. Ее божественный голос – ее пот и кровь. И ее жизнь, конечно.
Ее жизнь не отнимут у нее. Пусть только захотят отнять.
Вынимая визитки из сумочки, она все время чувствовала под пальцами холодную сталь револьвера. Она купила себе маленький, дамский смит-вессон – и была спокойна. Даже прилетая из разных стран глубокой ночью, подкатывая на такси к дому, она никогда не боялась ни входить в подъезд, ни подниматься по лестнице.
Увидев однажды в жизни столько смертей подряд, сразу, она больше не боялась смерти.
Улыбнувшись дородной старухе в букольках, представившейся графиней Шереметевой: «Ах, деточка, я всю жизнь прожила в Париже, я многих певиц переслушала в Гранд-Опера, но такого голоса, как у вас, я не слышала ни-и-когда!..» – она увидела, как из-за рояля к ней идет ее муж. У него было счастливое лицо.
– Роман, – она протянула к нему обнаженные руки, и он покрыл их поцелуями. – Роман, я… я устала…
Он, при всех, не стесняясь, обнял ее и зарылся лицом в ее румяную щеку, в шею, туда, где забранные в пучок золотисто-русые волосы слегка развились.
– Вот так просто… устала, и все?..
– Да, очень устала… хочу крепкого чаю со сливками, варенья, и в постель…
Она посмотрела на него, изящного, поджарого, красиво-подобранного в черном смокинге, в галстуке-бабочке; она гордилась им. Его знали, оаскланивались с ним, узнавали его. Под шелковой белой рубахой, под шерстью костюма, там, на живом любимом теле, были белесые, как удары молнии, шрамы – следы той ночи в Тамани, сраженья на том обрыве над морем. Шрамы зажили, заросли. Зарастают ли раны на сердце?.. Она обняла его глазами. Он сжал ее пальцы.
– Идем, родная. Тебе и правда надо отдохнуть.
– Благодарю вас, графиня! – Она обернулась к Шереметевой. – Я польщена вашими словами! Я признательна вам за ваше восхищенье!.. оно дорогого стоит… Я, в свою очередь, восхищаюсь вами, вашей удивительной судьбой… возьмите визитку, звоните, мы встретимся!.. простите, мне надо идти…
Господи, какое счастье. Скорей домой. Она не будет переодеваться. Она пробежит с Романом под руку в машину прямо в концертом платье, подобрав его, даром что ее сандальи – просто для бега. А все-то ждали, что она выйдет на сцену в «лодочках», на каблуках…
Он закутал ей разгоряченные плечи норковым мехом. Они сбежали по лестнице вниз. На стоянке их ждал их старенький «жигуленок».
– Ну, ты довольна концертом?..
– Как тебе сказать, Роман… фифти-фифти… могла бы и лучше спеть…
– Ты кокетничаешь, киска.
Он обернулся; она блеснула в него глазами. Он отвернул крышку термоса, протянул ей питье. Положил руки на руль.
– Чай с вареньем и с коньяком. Как ты и хотела. Кто эта старушка?.. Графиня Шереметева?..
– Да, она всю жизнь жила в Париже… вот счастливица!..
– А мы всю жизнь живем в Москве родная, и тоже счастливы. Кто может быть счастливей нас?.. Ну-ка?..
Машина вырулила из Боровицких ворот на Манежную площадь. В черно-синей, как спелый виноград, тьме вечера мигали звездные скопленья цветных сумасшедших огней. Светлана наморщила лоб.
– Скажи мне, Роман…
– Что, ты что-то забыла там, в Кремле?.. Плащ?.. Ноты?..
– Да нет, я без плаща была… Жарко же уже, лето… Но хорошо, что ты эту шкурку взял с собой, я вся потная… Скажи мне, милый, ты помнишь, у меня была майка там, в Тамани?.. ну, такая белесая, выгоревшая вся… я в ней работала, спала, купалась – все… такая старая рокерская майка… что было на ней написано?.. Ты не помнишь?..
– Господи, какая ерунда… а я-то уж успел напугаться…
– Я вот ничего не боюсь.
Она отвела ото рта прядь волос. Ветер задувал в боковое стекло. Роман, ведя машину, закурил, стряхивал пепел в оконце.
