— Соль — не самое страшное, — в конце концов заверяет.
— Но я не думала… — прикусываю губу, отодвигая треклятую тарелку подальше от него, — мне показалось…
Замолкаю. Не вижу смысла ничего говорить: оправдания бесполезны, моя ошибка — налицо. И это крайне негативно сказывается на самооценке. В какой-то момент мне до жути сильно хочется заплакать. Так сильно облажаться…, а ведь он сам пришел ко мне! Он хотел меня видеть!
Ситуацию спасает сам мужчина. Как всегда потом будет делать, когда увидит, что я расстроена, придвигается поближе, отставляя поднос назад, к спинке.
— Всего лишь еда…
— Я угостила…
— И ладно. Я же попробовал, — он пожимает плечами, приближаясь ко мне. К лицу. Не скрывает своих действий и намерений, двигается осторожно, никаких резких спугивающих движений и страстных порывов. Все размеренно. Все с уважением и вниманием ко мне. С достоинством.
— Соленое губит вкус…
— Но после него можно отыскать сладкое, — возражает мне Эдвард, оказавшись в самой непосредственной близости к губам, — если дать шанс… говорят, когда пересаливают — влюбляются.
Я тихонько вздыхаю, слишком слабая и удовлетворенная происходящим, чтобы мешать ему. Гостю, человеку, которого знаю без малого две недели. Поэтому и не отодвигаюсь. Я не рушу его планов.
И когда целует меня, легонько-легонько, с потрясающей нежностью коснувшись губ, ощущаю себя на седьмом небе. В самом прямом смысле этого выражения.
О да, я влюбилась.
— Крабовый коктейль, мисс, — услужливо сообщает официант, вырывая меня из воспоминаний. Моргнув, хмуро гляжу на расположившуюся перед собой тарелку с изящной белой чашечкой, половинкой авокадо и белым соусом в крохотной креманке. Почему-то как никогда хочу того повторно подогретого соленого пирога. Не этой мечты гурмана. Меня от нее уже тошнит.
Но Эдвард все еще здесь. Он не растаял в моей памяти, он остался рядом. У него на пальце золотое кольцо, как и у меня. Он сидит на расстоянии локтя, а потому я все еще чувствую его. Я спокойна.
— Я испеку тебе пирог, как только вернемся домой, — шепотом обещаю ему, взглянув на дорогое лицо. Ничего не изменилось. Полгода прошло, а ничего не изменилось. Ни черточки, ни морщинки. Господи, насколько же сильно я люблю этого мужчину… я не знаю, что должно стать со мной, чтобы я перестала им любоваться. По-моему, это за гранью нормального.
— Буду ждать, — соглашается Эдвард. Ласково погладив меня по руке, побуждает все же попробовать закуску. И признать, что не так уж плоха еда сильных мира сего.
…Если рядом лучший из них, конечно же.
Вечер проходит достаточно спокойно. Не глядя на мое волнение, не глядя на то и дело подрагивающее сердце в груди, когда анализирую свое поведение и выбираю верную тактику, спокойно. Лучше, чем можно было предположить, это точно.
Я разговариваю, поддерживая беседу, я веду себя согласно этикету и красиво, как на картинке, ем нелюбимую еду, я улыбаюсь и вежливо отвечаю. Не горблюсь. Не хмурюсь. Достойно выполняю свою первую, но такую важную роль.
Мне даже забывается блеск в глазах мистера Иффа и холодность во взглядах остальных гостей. Они смотрят на меня скорее с интересом, чем с презрением. А это уже весомый аргумент не сдаваться. Я начинаю верить в себя и то, что у меня получится.
Эдвард со мной, он здесь. Как же тогда может быть иначе?
Весь вечер муж не отходит от меня. Мы дважды танцуем под восхищенным взором Аро, мы пробуем фирменное блюдо его повара — тот самый рисово-манговый десерт, оказавшийся на поверку не таким уж и отвратительным, — и мы снова любуемся сиянием луны, выглядывающей из-за лесной ограды возле пляжа.
Прием подходит к концу, и я, кажется, расслабляюсь от этого обстоятельства. Ночь приносит негу и обещание, что скоро все кончится. Что скоро смогу воплотить свои самые заветные желания и при этом остаться победителем. Достойно выиграть раунд, который, как думала, провалю.
Может быть поэтому, находясь в своеобразной эйфории, я и теряю бдительность.
Сеньор Вольтури вежливо интересуется, может ли он украсть Эдварда на пару минут, и я, допивая воду в своем бокале (втором, который рядом с вином, что по примеру мужа не тронула), мило соглашаюсь. И мысли не допускаю, что зря. Эдвард, в конце концов, не моя собачка.
