Знание-сила, 2001 № 10 (892) - страница 22
Мы в точности воспроизвели тот самый эксперимент Мануйленко с современными детьми (только часового заменили охранником банка – в часовые теперь не играют). Сравнили результаты 1949 года и наши. Во-первых, ниже стали абсолютно все показатели: дети почти в два раза меньше времени могут простоять без движения во всех возрастах и во всех ситуациях, то есть меньше могут управлять собой. Это уже само по себе серьезно.
Но главное в том, что разрыв в поведении в игре и вне игры, прежде характерный для пятилеток и исчезавший к шести-семи годам, теперь не исчезает. То есть дети не учатся управлять собой, своим телом, это не превращается в обычный навык, остается только в игре.
Игра теперь не формирует способность к произвольным действиям. Почему? Да потому, что современные дети слишком мало играют. Они и не умеют играть, и не имеют для этого достаточно времени, и ни родители, ни воспитатели не считают игру ценностью. Они начинают учиться сидеть за партой, на игру у них остается 15-20 минут, и те они не играют, потому что не умеют.
Достаточно посмотреть программу детского сада: детей все время чему-то учат, то лепить, то различать цвет и форму, то иностранным языкам. Я спрашивала: вы зачем учите их отличать синий цвет от красного? Вы видели когда-нибудь нормального взрослого человека, который бы путал эти цвета? Зачем на это время тратить? А воспитательницы говорят: это по просьбе родителей. Теперь только такие детские сады ценятся, в которых детей чему-то учат.
Но главное в другом: сама идея ценности детской игры, по-моему, в сознании взрослых отсутствует – и родителей, и бабушек-дедушек, и воспитателей детских садов. Сто с лишним лет назад считалось, что ребенок – тот же взрослый, только маленький, необученный, его надо как можно раньше вовлечь во взрослый мир. Во многом благодаря психологам только в наше время детские годы превратились в общественном сознании в особый, самоценный жизненный этап.
В последние годы это отношение изменилось. Когда их учат – их готовят к будущей взрослой жизни, причем готовят точно так же, как учатся сами взрослые: дети сидят за столами, слушают воспитателя, отвечают на вопросы. Ну, а если в семье вообще не принято много заниматься с ребенком, то его просто сажают перед телевизором и спокойно занимаются своими делами: можно быть уверенным, что ребенок ничего не разобьет, сам не покалечится, а, глядишь, чему-то научится. Смотреть вместе с ребенком бесконечные мыльные сериалы – это уж само собой…
Борис Пастернак
И играют теперь не в то и не так, об этом говорят все воспитатели. Прежде, когда ребенок играл, он воспроизводил поведение родителей.
И вот вам еще один парадокс: современные дети очень мало играют во взрослых. Сюжеты детской игры заимствуются из фильмов сейчас гораздо чаше, чем из реальной жизни близких взрослых. Они играют в какую-то «Сайту-Барбару», в Марию, Хосе-Игнасио, в потерянных детей и найденных отцов, в половые отношения – да-да, буквально. Вообще сюжеты мыльных опер очень хороши для детских игр: они просты, там сразу ясно, кто плохой и кто хороший, – вот это и становится сюжетом детских игр. Взрослая жизнь не лает им достаточного количества сюжетов, поскольку она для них закрыта, они в нее не включены. Такая вот форма вхождения в общество – только совершенно непонятно, в какое общество они входят через эти мексиканские сериалы.
Социологическое исследование, проведенное под руководством доктора психологических наук, члена-корреспондента РАО B.C. Собкина, показало, что дети четырех-шести лет больше всего играют в подвижные игры с правилами (они обычно появляются после ролевых игр): прятки, салочки, кошки-мышки. Прежде их набор был богаче; теперь всякие жмурки, вышибалы, прыгалки, замиралки встречаются лишь в отдельных случаях и все в сумме набирают лишь 7 процентов.
Среди ролевых игр, вкупе занявших второе место, вперед у девочек вышли традиционные «дочки-матери» и их современная интерпретация – «куклы Барби»; у мальчиков впереди, разумеется, игры в машинки. Все остальные сюжеты можно сосчитать по пальцам.
