Помимо этой совершенно недопустимой роли журналиста, БразулюБрушковскому не надо было бы унижаться и говорить на суде и о ломбардных квитанциях, и о той славе и повышенных гонорарах, которые он надеется, по его уверениям, получить... Последний мотив: бескорыстие его деятельности совершенно уходит из-под его ног, после этих им же самим сделанных разъяснений. Ему не нужно было дожидаться свидетельства подполковника Иванова, который заявил, что жандармскому правлению доподлинно известно, что вся работа частных сыщиков оплачивалась, и что {124} Бразуль-Брушковский получил три тысячи рублей при его поездке в Крым. Не дожидаясь этого позора и унижения, Бразуль-Брушковский должен был прямо и откровенно сказать, получал он или не получал денежную помощь от своих друзей, клепать же на себя о каких-то проблематических гонорарах, которых он не получал и никогда не получит, как бы он об этом ни мечтал, это значит самому вырывать всю почву из под своих же ног: последнее оправдание его участия в деле розыска по этому уголовному делу сведено на полную смарку, так как последняя зацепка - идеалистический мотив возмущения клеветой, возведенной на еврейский народ - исчезает, по его же собственным уверениям, раз и навсегда, так как корыстный мотив не отрицается, в конце-концов, и им самим.
Крайне тяжелый осадок остается в душе от этой части процесса, где обнаруживается участие лица, связанного с демократической прессой, в деле уголовного розыска, в деле сыска.
До процесса, когда нам приходилось читать разоблачения по делу Менделя Бейлиса, сделанные этим журналистом, мы думали, что пресса выполняет то дело, которое она обязана делать: предавать гласности все то, что из-за политических махинаций враги народа готовы всегда скрыть. Это обязанность тяжелая, подчас рискованная, но святая обязанность демократической печати. Приехав в Киев, мне - и не только мне - стало подозрительным, что этот журналист находится на весьма короткой ноге с теми лицами, которые не должны иметь никакого общения с нашей печатью. Но когда нам пришлось прослушать обширные показания этого журналиста, которые пестрят такими сообщениями: "Я забыл сказать, что когда Красовский начал работать, то с ним работали два сыщика. Их нельзя было назвать сыщиками, потому что они ушли из киевского сыскного отделения (??) и работали (!) у Красовского частным образом, - это были Полищук и Выгранов". Читатель должен знать, что Красовский - это бывший начальник сыскного отделения в Киеве, Полищук - сыщик, рекомендовавший себя на процессе, как лицо, состоящее на "конспиративной службе" у правительства, при чем он отказался назвать род своей службы. Выгранов - это тоже сыщик, не явившийся на процесс.
- Одного и другого, - продолжает "журналист" {125} Бразуль-Брушковский,- я знал, был с ними знаком и в процессе работы Красовского сплошь и рядом они кое-что мне рассказывали.
Но слушайте далее:
- В сентябре месяце, - показывает Бразуль Брушковский,-я точно не помню, приходит на квартиру ко мне Выгранов и говорит: "Давайте будем вместе работать. Вы знаете, что я работал по этому делу и хочу его раскрыть, я знаю, что вы тоже заинтересованы, чтобы это дело было раскрыто". Я Выгранова знал, как сына домовладельца, - и тут же характеризует его: - Он учился в гимназии, но не окончил. После того, как он ушел из гимназии, он заинтересовался (!) - подумаешь, какие нежные краски! - розысками и поступил к Красовскому, когда последний был начальником сыскного отделения"... Я его (Выгранова) предложение принял,- добавил Бразуль-Брушковский.
- А в чем состояло это его, Выгранова, предложение?
- Работать вместе...
Из дальнейшего повествования Бразуля-Брушковского мы узнаем, что "розысками заведывал также подполковник Иванов".-А Иванов в то время заменял начальника жандармского управления.
- Я был, - говорит далее этот "журналист," - у подполковника Иванова, делился впечатлениями.
Нужно ли говорить, что подобная близость журналиста с агентами розыска и жандармского управления - совершенно не допустима ни при каких обстоятельствах.
