- А я не хочу!.. Этого не было... Я этого не видел...
И никакие силы не могли сбить этого крепкого мальчика с его твердой позиции...
LI.
Петров.
Тонкий, худой, бледный, очевидно, болеющий какой-то длительной, иссушающей болезнью. Говорит хриплым, шипящим голосом... Заявляет; что он рабочий, столяр, даже заработок поденный назвал... Но почему-то не верится этому... Не похож он на человека труда. Рабочих таких нигде не встречаешь.
Одет в широкую желтовато-коричневую размахайку с капюшоном; походка своеобразная, редко встречающаяся. Ходит он так прямо, и каким-то таким особенным шагом, что широкая размахайка его не шелохнется, не дрогнет. Дайте ему полный стакан воды в руки, и я уверен, что он десять верст пронесет его вам, и капли не расплескает.
Не служил ли он в цирке?
Не дрессировал ли его кто-либо быть столь неподвижным?
Лицо неприятной, отталкивающее, но несомненно такое, которое должно правиться женщинам чеберяковской марки. В глазах много страсти, животной, тяжелой, мучительной страсти...
Но особенное внимание обращают его руки. Пальцы столь громадны, жилисты, что когда он ими, подпирая щеку, тихонько шевелит, словно спрут щупальцами, становится страшно за его шею: - так и кажется, вот, если он захочет, надавит "на машинку" - "машинка" сейчас же захрипит, {122} сломается и кровь хлынет из горла...
Такие руки- редко встречаются: цепкие, сильные, ловкие...
Показывает он тускло, но все обдуманно, совершенно в той же перспективе, как его "дама сердца" Вера Чеберяк.
Это он свидетель того, как избил "шоколадкой" слепой Павел Мифле свою возлюбленную, к которой он и до сих пор так привязан, все ту же Веру Чеберяк...
Когда она вернулась домой настолько избитой, что слегла в постель и в ужасе, в злобе металась от страшной боли по подушкам. создавая в своей душе адский план предания в руки властей искалеченного ею Мифле, он, Петров, был здесь и утешал ее...
Это он привел ее домой, всю избитую. Это он рассказал - совершенно высохшему мужу этой пылкой дамы, волнующую легенду, как на Веру Чеберяк напали хулиганы (вот уж воистину своя своих не познаша!) - и вдруг стали избивать ее, а он, благородная душа, сейчас же вскипел и понесся в бой, отбил ее, хотя немножко опоздал, и вот теперь доставил домой...
Били ее "шоколадкой"... Это увесистый кусок железа, которой зажимают в руку и наносят всесокрушающие удары...
Рыцарь был сейчас же вознагражден: с этого момента он, на правах спасителя, прочно поселяется в квартире Веры Чеберяк, где и живет до сего времени, охраняя мир и благоволение в этом доме, полном мерзости...
Тут же, на суде, раскрывается совершенно иное... Рыцарь этот никого не спасал, а был просто случайным свидетелем, как не хулиганы, а Павел Мифле, этот основной кавалер Веры Чеберяк, из всех сил колотил свою любовницу.
За что?..
В подробностях рассказ о мотивах воинственного выступления этого французского гражданина, ослепленного русской Чеберяк, - до сего времени еще не оглашен, но что здесь, конечно, играла главнейшую роль любвеобильность сердца Веры Чеберяк, - в этом нет ни малейшего сомнения...
- Но как вы узнали, что вас избивал Мифле? Ведь было же темно?.. спрашивали героиню Лукьяновки.
- Мне на другой день сказали, что видели двух бежавших и державшихся за руки, - объясняла эта удивительно догадливая женщина... {123} - Один из них, конечно, должен быть слепым...
- Почему?..
- Зрячие бежали бы врассыпную.
- А если здесь был слепой, то кто, скажите, мог быть, иной, как не Мифле? Других слепых здесь нет...
Право такая сообразительность сделала бы честь любой ищейки первого разряда..
Но что показал Петров?
Он ничего нового не показал. Он слово в слово повторил то, что рассказывали Чеберякова, только несколько иными словами.
Когда он отходил от свидетельской стойки, он метнул взор на Чеберякову, и ее желто-оранжевый шишак на шляпе заколыхался благосклонно, и он смиренно сел на лавочку, зашевелив около щеки и горла своими страшными пальцами...
LII.
Журналист-расследователь.
Мы должны остановиться здесь на показаниях Бразуль-Брушковского, этого журналиста, занявшего совершенно не подобающую роль для газетного сотрудника: роль расследователя по уголовному делу, связавшего себя одной веревкой с бывшим начальником сыскного отделения Красовским, с сыщиками, с жандармским управлением, в лице исправлявшего должность его начальника подполковника Иванова, с которым он, по его собственным признаниям, сделанным на суде, так часто видался, советовался, устраивал свидания и пр.
