Знак Z: Зорро в книгах и на экране - страница 14
Первая киноинтерпретация романа о Зорро. 1920 год. Дуглас Фербенкс в роли благородного разбойника сражается с капитаном Рамоном за честь прекрасной дамы.
(Иллюстрация из архива Zorro Productions, Inc.)
Джонстон Маккалли не выстраивает вокруг приключенческого рассказа о Зорро сколько-нибудь внятного общественно-политического контекста. Автор книги «Сорванная маска Зорро» Сандра Кертес указывает: «Маккалли поместил повествование в идеализированное время мирной жизни на ранчо: мудрые монахи даруют блага цивилизации наивным аборигенам, а романтические кабальеро поют серенады под балконами темноглазых сеньорит. Истории о столкновении добра со злом говорят сами за себя — эта книга не содержит ни социальной критики, ни политического протеста». Это верно, книга Маккалли — в последнюю очередь политический манифест, однако, насаждая справедливость, Зорро неизменно сражается против посланцев испанского правительства и репрессивного режима, установленного в благословенной Калифорнии Мадридом. «Трюки с бесконечным переодеванием Зорро воспринимает как своего рода политический театр, — пишет историк Абрахам Хоффман. — Смысл этого театра не только в восстановлении справедливости по отношению к конкретным друзьям и знакомым семейства Вега, но и в мобилизации социальной поддержки в защиту тех целей, которые преследует благородный разбойник». Организованное Зорро Общество мести, куда по первому призыву разбойника с энтузиазмом вступают три десятка молодых кабальеро, имеет все признаки тайного антиправительственного клуба. «Вы пьете вино и веселитесь, а вокруг царит беззаконие. Возьмите шпаги и атакуйте! — призывает соотечественников ночной разбойник. — Будьте достойны своих благородных фамилий и голубой крови. Изгоните вороватых политиков, защитите монахов, которые тяжелым трудом обеспечили нам возможность жить на этой благодатной земле!»
Проповедь Зорро не имеет ничего общего с социальным равенством: разбойник, хотя и защищает индейцев, хотя и раздает бедным награбленное у богатых, ровней себе считает только людей благородного круга. Глухонемой слуга Бернардо и его соплеменники интересуют дона Диего лишь в отдельных случаях: предание индейцев о тотеме, рыжей лисице (zorro по-испански) помогло молодому Веге отыскать великолепное имя и узнаваемый фирменный стиль. Ведь ни одну другую букву латинского алфавита невозможно оставить на лице униженного противника столь изящным росчерком шпаги. По сравнению с Алым Первоцветом и его «цветочными» рисунками на бумаге Зорро ушел далеко вперед. В отличие от сэра Перси Блэкени, который воюет со сторонниками определенного общественного выбора, дон Диего Вега не ставит перед собой конкретных политических задач. Он «всего лишь» корректирует огрехи цивилизаторской миссии, реализуемой в Новом Свете европейцами.
Зорро безжалостно, но всегда по справедливости наказывает тех, чье поведение не соответствует его представлениям о чести. «Для ясности» Маккалли собрал всех противников Зорро в одном политическом лагере, и, хотя в романе ни разу не упомянут Мадрид (более того, не используется даже слово «испанцы» применительно к солдатам или чиновникам), понятно, что все зло этого мира исходит от сатрапов Его Величества Католического Монарха. Созданные эпигонами Маккалли в конце XX века романы и киноленты о Зорро изменили эту картину согласно новым требованиям политической корректности. В фильме 2005 года «Легенда Зорро» благородный разбойник решает прямо-таки демократическую задачу, отбирая у бандитов и доставляя военному губернатору ящик с документами о результатах голосования по вопросу о присоединении Калифорнии к США в качестве тридцать первого штата.
Краснокожие во главе с Бернардо в новых книгах о Зорро играют куда более заметную роль, сам Бернардо стал Диего как брат, а широкая панорама исторических событий, на фоне которых развиваются новые приключения Зорро, указывает на то, что «хороших» и «плохих» можно отыскать на любой стороне, более того — тот, кто еще вчера был «хорошим», завтра вполне может обернуться «плохим». Джонстон Маккалли в такие философские глубины не спускался; ни читатели, ни издатели «All-Story Weekly» в этом совершенно точно не нуждались. Зато главный герой легенды о благородном разбойнике, приобретя политическую мудрость, растерял «двойственную цельность» образа. «С течением времени характер Зорро изменился. Никогда больше он не был таким жестоким и романтичным, как у Джонстона Маккалли, — с нотками грусти написал один литературный критик. — Никогда „после Маккалли“ дон Диего Вега не был таким беспомощным и мягким. И никогда „после Маккалли“ Диего, кабальеро, который предпочитал холодный поэтический разговор жару дуэли, не служил столь ярким контрастом для своего альтер-эго, человека-лисицы».
