– Через Международный инвестиционный фонд?
Она утвердительно кивнула.
– Поэтому, когда началась настоящая война, за ним нужно было установить наблюдение. Сначала это просто была обычная работа, пока я не вышла на Фрэда. Конечно, мне пришлось прикидываться, что я разделяю фашистские взгляды, но прошло много времени, прежде чем представилась возможность доказать это. Но даже и тогда они не доверяли мне самых важных дел – большинство сведений, которые мне удавалось раздобыть, я получила в результате подслушиваний через замочную скважину. Пока прошлой ночью... Хотя однажды мне случилось услышать слово «подлодка». Думаю, что я добыла о танкере такие же сведения, как и ты. Но если моя догадка была верна, то мне необходимо было разыскать стоянку этой подводной лодки. Вот почему я не могла упустить такую возможность и, бросив вас в ресторане, присоединилась к ним. Я была уверена, что они направятся именно туда. И я оказалась права. Поэтому, когда Я выяснила то, что меня интересовало, я убежала. Сегодня утром... По карте я рассчитала, что это недалеко, и я уже преодолела бы весь этот путь, если бы на меня не напали дикие кабаны.
Святой вспомнил путь, проделанный ими, и усмехнулся.
– Думаю, что они даже не станут пытаться тебя догнать, – сказал он. – Мы толкали эту тачку по болотам в течение четырнадцати часов, к тому же у нас есть и сопровождающий – индеец, у которого глаза как рентгеновские лучи, и тем не менее пока не добрались до цели.
– Но мне нужно отсюда выбраться! – сказала она с отчаянием в голосе. – Вы можете взять меня с собой, и я явлюсь к британскому послу в Вашингтоне. Главное для меня – добраться до телефона. Посол передаст мою информацию в Госдепартамент, и через полчаса здесь будут военные корабли и береговая охрана.
– Которые будут искать укрывшуюся здесь немецкую подводную лодку, – добавил Святой, – но которым абсолютно неинтересна судьба двух моих друзей.
Она посмотрела на него, не веря своим ушам:
– Ты все еще думаешь о них?
– Это моя слабость, – сказал он.
Она некоторое время молча продолжала курить, потом бросила окурок в ручей; сунула руку в его карман и сама достала портсигар; взяла сигарету и подождала, пока он зажжет спичку. И только потом сказала:
– В течение трех месяцев я позволяла Рэндолфу Марчу лапать меня и Генриху Фрэду смотреть на меня с вожделением. Я притворялась, что исповедую философию, которая мне отвратительна. Я делала вид, что радуюсь, когда фашистские войска вторгались в мирные страны, когда падали бомбы на беззащитных женщин и детей, когда один народ за другим оказывался под фашистским сапогом. Я через силу должна была изображать радость, когда убивали мой собственный народ, уничтожали евреев и мучили пленных в концентрационных лагерях. Я даже, любя тебя, позволила тебе слепо идти навстречу смерти, потому что не мне решать, кто должен уцелеть, а кто – умереть, в то время как цивилизация пытается не дать погибнуть разуму. А ты думаешь только о своих друзьях!
Саймон Темплер долго смотрел на нее взглядом, полным горечи. А ее ровный голос, разрезая тяжелый знойный воздух, проникал до глубин его сознания.
Автоматически он закурил новую сигарету и убрал портсигар в карман. В изрядно затянувшемся молчании его лицо, казалось, стало абсолютно бесстрастным, как простой серый камень.
Безжизненная маска обратилась к Хоппи Униатцу.
– Как ты думаешь, справишься с этой машиной?
– Конечно, босс, – с готовностью откликнулся мистер Униатц. – В исправительной колонии я работал шофером на ферме.
Святой чуть заметно нахмурил брови.
– Ты, конечно, и не думал, что тебе придется еще раз сесть за руль, но уже добровольно. – Он говорил, четко выговаривая каждое слово. – Ты сможешь отвести эту машину назад, если дорогу тебе покажет Чарли Холвук? – Потом Саймон обратился к застывшему на месте индейцу: – Нам куда ехать, Чарли?
Индеец поднял руку:
– Прямо на солнце. Не заблудитесь.
Саймон встал, отстранил ветку над головой и быстро пошел к берегу.
– Спасибо... Карина, – произнес он.
У нее побелели губы.
– Что ты собираешься делать? – спросила она дрожащим голосом.
