— Пока чувствую себя хорошо, — просвистел тот, тяжело дыша, но с радостью в голосе.
Факела они с собой не брали, от него могла загореться сажа на стенках обложенной камнем трубы. Здесь и там было очень тепло, а запах дыма проникал в легкие, несмотря на то, что огонь погас уже давно. С каждым ползком Маттиас напрягал руки и ноги, упираясь в теплую стену печи. Как справляется Кнут, работая одними лишь руками, он не понимал и спросил.
— Я пользуюсь задом, — рассмеялся Кнут. — Да и Калеб мне помогает.
Слабые силенки Маттиаса, тянувшего за ручку подвесную корзину, приносили не очень большую пользу. Он понимал это и сам. Нагрузка на Калеба должна была быть огромной.
Так продолжали они движение в молчании. Отдыхали, делали вдохи и выдохи, снова тянулись вверх…
Кнут закашлялся.
— Отдохнем! — крикнул Калеб.
Перерыв длился долго, упершись в стенки отдыхали они где-то на полпути к неизвестному, пока Кнута не перестал бить кашель. И снова в путь.
Спустя некоторое время Калеб сказал:
— Ну теперь-то мы вниз уже не опустимся!
— Никогда в жизни! — воскликнул Кнут. — Я лучше умру здесь в подвешенном состоянии.
72
— Что ты видишь впереди, Маттиас?
— Кажется, труба делает небольшой поворот. Точно. Здесь начинается.
— Как она изгибается?
— Пошла немножко по наклонной. Поэтому и не было видно света.
— Она такая же широкая?
— Пока не знаю. Но стало намного легче ползти, она идет наклонно, — пропищал Маттиас, и голос его разнесся громким эхом по трубе.
— Спасибо и на этом, — просипел Кнут. — Я смертельно устал.
— Тогда отдохнем, — решил Калеб.
Маттиас сидел тихо при входе в изогнутый участок дымохода, опираясь на спину, и чувствовал, как он отличается от тех, кто находится сейчас под ним.
— Двигаемся, — скомандовал Калеб. Но когда Маттиас стал пролезать через изгиб трубы, он застонал.
— В чем дело? Ты поранился? — спросил Кнут.
— Нет. Проход очень узкий! Не пролезть!
Вздох разочарования послышался снизу.
— Ты уверен? — крикнул Калеб.
— Сам я проскочу, — ответил Маттиас. — Но что я буду делать на воле без вас?
«Типичный Маттиас», — подумали Кнут и Калеб и улыбнулись, но улыбка получилась горькой.
Все трое прекрасно представляли, что произойдет, если один из них выйдет на волю, а остальные останутся в шахте. Даже если Маттиас со всех ног побежит домой в Гростенсхольм и его дед сделает все для разоблачения преступления против маленьких мальчиков, будет слишком поздно. Когда прибудет комиссия, ни Калеба, ни Кнута в шахте же не будет, во всяком случае, в живых. Хаубер и Нермаркен позаботятся об этом! Значит, уйти должны все трое и обязательно сейчас!
— Если ты пролезешь, то мы тоже, — пообещал Калеб.
— Если ход не станет еще уже, — промолвил Кнут.
Маттиас сжал зубы:
— Я попробую!
— Хорошо, — поддержал его Калеб. — Говори нам все время о том, как обстоят дела!
Больше всего они боялись одной опасности. Наступления утра. И рабочих, которые придут и обнаружат холодную печь и исчезновение детей. А они будут вынуждены сидеть здесь и спускаться вниз или же погибнуть на костре.
Затаив дыхание, Маттиас стал проталкиваться в узкий проход.
— О! — крикнул он радостно. — Тесно только начальное отверстие. Дальше труба опять расширяется.
— Хорошо, мы проскочим. Не так ли, Кнут?
— Конечно!
Но двое других слышали, насколько он был изнурен. В его легких раздавались ужасные звуки.
Маттиас, нашедший лучшую опору ногам, держал и тянул его вверх, а Калеб помогал, расправляя его одежду, чтобы она не очень мешала ему. Как только Кнут протиснул плечи, дальше все пошло довольно гладко. Он содрал кожу на плечах и бедрах, но смог после этого отдохнуть, а это было главным.
Хуже пришлось Калебу. Но после того, как он снял с себя всю одежду, он тоже пролез через отверстие, и все трое оказались выше этого узкого перешейка. Они подождали, пока снова оденется Калеб.
— Ну, теперь обратного пути нет, — сказал Кнут.
— Нет, — тихо подтвердил Калеб.
Маттиас, располагавшийся выше всех, посмотрел вверх.
— О-о! — воскликнул он.
— В чем дело?
— Я вижу слабый свет! Под наклоном вверху! На улице еще ночь.
— Отлично, отлично! Мы видим день, мальчики! Или, вернее, ночь.
