А вот марафонский поединок в Багио (18.07–18.10.1978) по накалу борьбы превзошел все былые матчи за шахматную корону.
Это было время, предшествовавшее слому мировой коммунистической системы, которая просуществовала бо́льшую часть XX века. Число корреспондентов в далеком Багио перевалило за сотню, а шахматные и околошахматные новости, как и во время матча Спасский – Фишер, нередко перемещались на первые страницы газет. Поединок на Филиппинах был в определенном смысле борьбой двух лагерей в миниатюре, и к нему было приковано внимание миллионов даже далеких от шахмат людей.
Особенно важен исход поединка был для Советского Союза. Победу «изменника и ренегата» допустить было нельзя, и слова Таля, сказанные десять лет спустя: «Мы не могли себе представить последствия, если чемпионом стал бы не советский, а антисоветский шахматист. Не исключено, что в этом случае шахматы были бы объявлены лженаукой», – не были такой уж шуткой.
В подготовке Карпова были задействованы все возможные инстанции, и для победы не жалелись никакие средства. Дебютными разработками занимались не только лучшие гроссмейстеры страны, но и знатоки теории из стран «социалистического лагеря».
Ратмир Холмов жил тогда на сборах в одном номере с коллегой, гроссмейстером Алексеем Суэтиным, считавшимся знатоком теории. Ратмир Дмитриевич, мало обращавший внимания на дебютную стадию партии и игравший больше по наитию, вспоминал: «Меня даже Карпов, когда к Корчному готовился, не пригласил, хотя он тогда всех гроссмейстеров использовал. Но, может, и к лучшему это было. Вот, Суэтин всякий раз кряхтел и жаловался: “Снова в Москву надо ехать, варианты показывать”. И так два раза в неделю. Я ему: “Да ты откажись”, а он: “Тебе легко говорить – попробуй, откажись…” Так что иногда и хорошо оказывалось, что я теории не знал».
В физическую подготовку чемпиона мира включились не только шахматисты, но и медики, диетологи и психологи. Высококлассные специалисты разработали и разложили по косточкам психологический портрет претендента. Нет сомнения, что мнительность, легкая возбудимость, внушаемость и подозрительность Корчного были взяты на заметку и впоследствии умело разогревались на протяжении всего матча.
Свидетель, присутствовавший в 1936 году при разговоре Сталина с вызванным в Кремль следователем, вспоминал:
«Следователю Миронову не удавалось выбить признания от председателя ВЦИК Каменева, в то время как сроки показательного процесса уже поджимали.
– А знаете ли вы, – спросил Миронова Сталин, – сколько весит наше государство, со всеми его заводами, машинами, армией, со всем вооружением и флотом?
Следователь молчал.
– Подумайте и ответьте мне, – требовал Сталин. – Я вас спрашиваю, сколько всё это весит?
Миронов улыбнулся, думая, что Сталин шутит. Но Сталин шутить не собирался.
– Подумайте и ответьте мне, – настаивал он.
– Никто не может это сказать, Иосиф Виссарионович. Это в области астрономических цифр.
– Ну так вот, – продолжал Сталин, – а может ли один человек противостоять давлению такого астрономического веса?»
В маленьком городке на Филиппинах один человек противостоял супердержаве, с которой вынужден был считаться весь мир, в то время как рядом с этим «предателем» и «отщепенцем» была только горстка случайно оказавшихся там людей.
«О, это незабываемое ощущение! Вы проходите сквозь строй ненавидящих глаз, и каждый в этом строю мысленно разделывает вас под жаркое. Пожалуй, тот, кто не испытал такого, по-настоящему еще и не жил», – вспоминал Корчной о тех событиях.
Фактически в одиночку он вышел на борьбу с гигантским исполином, мобилизовавшим против него целое войско тренеров, консультантов, советников, журналистов, переводчиков, явных и тайных агентов КГБ, функционеров всех мастей, докторов, психологов и массажистов. Не был забыт даже персональный повар. К тому же у государства в заложниках оставалась его семья, и многим казалось чудом, что Корчной вообще был в состоянии играть в шахматы. Плохо представляя, кто еще, кроме него, мог бы противостоять такому давлению, рискну предположить и обратное: огромный перевес в живой силе и технике на стороне врага, груз жизненной драмы, развертывавшейся в Ленинграде, угрозы и провокации со стороны советских, очевидная поддержка чемпиона организаторами, раздражая и выводя из себя Корчного, вместе с тем являлись для него своеобразным допингом и ввергали его в состояние яростной концентрации и мобилизации всех сил. Не исключаю, что он даже специально читал советскую прессу со статьями о себе, чтобы еще больше разжечь боевой пыл и настроиться на бескомпромиссную борьбу.
