— Я хотел тебе написать, но боялся, что ничего не получится. Оттуда, где я был…
— И где же ты был? — спросила она, не уверенная, что хочет это уже знать. У Ричарда какие-то секреты, а ей не нужно больше в жизни никаких секретов.
— По поручению моей семьи, — сказал он, но Розамунда заметила, что он отводит глаза. Все тайны, тайны! Как много их в Уайтхолле! — Я часто переезжал с места на место. Но я думал о тебе каждый день, я помнил о нашем обещании друг другу.
— Обещании глупых детей?! Мои родители правы: я была слишком молода, чтобы понять свои склонности.
Она только отвернулась, как он крепко схватил ее за руку, сминая прекрасный атлас на рукаве.
— Розамунда, это неправда! Я должен был работать для нас. Чтобы я мог содержать тебя, как ты этого заслуживаешь, чтобы доказать твоим родителям, что я стоящий человек!
— Я тебя считала стоящим. — Розамунда вывернула руку, стараясь освободиться. В глазах у Ричарда сверкнуло, и вздулись желваки на скулах, что ей совсем не понравилось. Будто слетела с него маска улыбчивого летнего Ричарда, и под ней обнаружились гнев и обида. Он сжал ей руку до боли, до синяка.
— Пусти меня! — вскрикнула она, пытаясь высвободить руку. Несколько придворных взглянули в их сторону, надеясь на новое развлечение, на еще один придворный скандал. Маска вернулась на свое место, показывая раскаявшееся лицо. Розамунда вдруг вспомнила не только их поцелуи, а нечто иное, на что не обращала внимания: вспыльчивость, когда конюх неумело обращался с его лошадью, его брань на ее родителей, на несправедливость общества; вспомнила его злые слова о Сесилии. Сейчас она потирала саднящую руку и чувствовала себя глупой вдвойне.
— Прости, Розамунда, дорогая, — заговорил он кающимся голосом, — прости меня. Я страстно хотел тебя видеть, только и думал, что о тебе…
Она покачала головой:
— Пожалуйста, Ричард, не надо. Наш легкий флирт был приятным, но он в прошлом. Все закончилось, — сказала она, стараясь быть твердой. Даже если бы не было Энтона, все, что она когда-то чувствовала к Ричарду, прошло окончательно.
Его губы вытянулись в тонкую линию.
— Да, ты сильно изменилась. Жизнь здесь, при дворе, среди всех этих богачей, этих знатных вельмож, изменила тебя!
Да! Она изменилась! И Розамунда это знала. Но не блеск двора изменил ее, а осознание того, каким должен быть достойный ее мужчина — таким был Энтон!
— Просто я повзрослела, и все! — ответила она. — Пожалуйста, Ричард, мы можем расстаться друзьями?
— Расстаться?! — Он готов был возразить, возможно, снова схватить ее, но к ним приблизилась хохочущая компания толкающихся придворных, и он отступил. — Все равно у нас есть еще многое, о чем надо поговорить.
— Нет, Ричард. Теперь я живу здесь, а ты… ты где угодно, где жил все эти месяцы, в которые я о тебе ничего не слышала. А теперь мы должны расстаться!
Она сделала шаг назад, но он снова резко схватил ее за руку. Она не испугалась, потому что хохочущая компания была уже рядом. Ей не понравилось, и как он схватил ее, и как смотрел. Он подтащил ее к себе и зло зашептал: — Ты со своими родителями — такие важные, так высоко стоите над моей семьей, что отвергаете мое ухаживание. Но вы скоро пожалеете об этом! Скоро, когда произойдут великие события, я стану очень богатым!
Розамунда выдернула руку и пошла по галерее так быстро, как могла себе позволить. Она хотела скрыться в своей спальне, вымыть руки, чтобы смыть с них все, что осталось от его прикосновений, изгнать из своей памяти все связанное с ним — и хорошее, и плохое. Она повернула в другой коридор и в конце его увидела Энтона. Он все еще был в шапочке, в мантии, и коньки висели, перекинутые через плечо, будто он только что пришел с мороза. Он ее тоже увидел, и приветливая улыбка осветила его лицо. Но тут же улыбка сменилась настороженностью, будто на лицо наплыла тень серых облаков из-за окна. Но Розамунде было все равно: она должна быть рядом с ним, прильнуть к нему, почувствовать его спокойную силу, почувствовать себя в безопасности.
Она побежала к нему, огибая придворных, толкавшихся там всегда, и встала перед ним; потянулась рукой к его руке. Его рука была холодной, и ей захотелось согреть ее.
