Папа очень ругается, когда детей отдают. Мама говорит, не кипятись. Мы сами выбирали, сами так решили. А у других не было такой форы. Вдруг случилась беда с их жизнью, их застало врасплох. Папа говорит: у них всегда есть возможность выбрать. В любой день. Даже сегодня. Опять ты меряешь других по себе! — сердится мама. Они и выбирают, сегодня. Это твой выбор, а у других может быть другой. Папа что-то молчит в ответ, а мама объясняет: право сказать «да» подразумевает и право сказать «нет», хоть это тебе и не нравится.
Они часто разговаривают по ночам. Я не подслушиваю. Я их слышу всегда. Они не знают об этом. Однажды папа сказал, что каждый человек имеет право на такое место, где его никто не видит и не слышит. Я не могу дать ему такое место. Но я не рассказываю ему, что слышу. Это считается. Иногда я закрываю уши, хотя это совсем не похоже как сделать это руками. И это мой собственный секрет. Мама говорит, что я имею право на свои секреты. Но вот, он у меня есть.
* * *
Я их слышу все время.
Только их. С кем они говорят — нет, не слышу, ничего вообще. Похоже, когда говорят по телефону: слышу, о чем они спрашивают, слышу, что отвечают, но ни вопросов, ни ответов с той стороны не слышу. Так и всегда, не только с телефоном.
Слышу папу. Он почти всегда молчит, иногда поет псалмы, у него очень красивый голос и поет он очень душевно. Только я не могу разобрать слова. Они утекают наверх, как пар. Я слышу только голос.
Позавчера он выбирал подарки на Рождество, теперь я всё знаю! Но я ему не скажу. И я честно-честно-пречестно стараюсь не радоваться заранее, чтобы все было по-настоящему. Как будто бы я не знаю. Я сама себе не знаю. Человек имеет право, чтобы его не слышали, это даже лучше для меня. Но я ведь не могу знать заранее, про что он будет говорить? А все время с закрытыми ушами невозможно, или там зажмуриться — ну как тогда ходить? И всё неудобно делать. Вот когда он приходит к одному человеку, не скажу, как его зовут, тогда я обязательно закрываю уши и целый час сижу, как мышка. Зато всегда слушаю, как он пыхтит и вздыхает в спортзале, он говорит много слов, которые мне говорить нельзя, я составляю список, чтобы не ошибиться.
Слышу маму, когда она на работе. Она подолгу молчит, у нее такая работа — молчать. Иногда задает странные вопросы. Как тебе это? Как тебе с этим? Как тебе в этом? Я не слышу, что ей отвечают. Оставайся с этим, говорит мама. Я вижу, как будто слёзы подступают к твоим глазам, но ты их не выпускаешь, говорит мама. Что тебя заставляет делать это? У нее такая работа, задавать странные вопросы, которые люди сами себе не задают.
Очень смешно, когда слышно маму и папу одновременно. Как будто они говорят друг с другом. Хотя они далеко и не слышат. Она работает, а он в спортзале. Она спрашивает: как ты, как тебе это, как тебе с этим? А он отвечает такими словами, которые мне нельзя говорить.
Они очень любят друг друга и поженятся весной. Я буду в балетной юбке.
* * *
Я не слушаю папу, когда приходит к тому человеку, я не скажу его имя, он всегда здоровается с ним и называет его имя, и я закрываю уши, они говорят про то, что случилось со мной, я не хочу знать, что случилось со мной.
* * *
На самом деле я всё слышу. Всё.
Папа подарит мне балетную пачку из балетного магазина. Настоящую. Как у Жизели, когда она умерла.
* * *
Что у меня с лицом, что у меня с лицом… Сама не видишь?
Вот в Хеллоуин никто не обращал внимания. А в Адвент как будто на меня фонарем посветили. Снова заметили, оглядываются. Что-то будет в Рождество? Сказала маме, что не хочу ходить на площадку. И на другую тоже не хочу. Если только с папой. Папа хромает и не может бегать. Но с ним никогда никто не спорит. Он может порвать суку. Интересно, а они откуда знают?
* * *
Я — не боюсь? Кто тебе сказал? — говорит папа. В его голосе горечь и сожаление. Нет, говорит он. Она меня не пугает. Она просто такая. И я ее боюсь.
Он справится. Я смотрела балет про Жизель и пропустила тот момент, когда папа поздоровался с тем человеком. И папа не говорил ничего страшного. А сейчас я поняла, с кем он говорит. С тем человеком, которому он рассказывает про меня.
