– Красивая, – говорит он.
– Да. Красивая.
Она поворачивает голову и подмигивает.
– На тебя похожа, – говорит он, бросая взгляд через плечо. Его глаза вспыхивают, а потом: ямочка-ямочка-улыбка.
– Хочешь чего-нибудь выпить? Кола, лимонад, пиво? – спрашиваю я, метнувшись в кухню.
– Хорошо бы воды, – говорит он, покачиваясь под музыку. – Pink Floyd, чува-ак. Отлично. Такая хорошая песня. «MONE-E-E-Y…»
Бегу обратно. Он продолжает петь, но теперь опустившись на колени, просматривая пластинки. Присаживаюсь рядом на лестницу.
– Суперская коллекция.
– Музыка – моя церковь!
Упс, сказал это вслух. Забыв, что не могу контролировать мысли, сами собой слетающие с языка, когда он рядом.
– Правда?
Я мямлю что-то невразумительное – должно было быть «ага, точняк», а вместо этого получилось «шубадуба» – и сую стакан с водой ему в руки, закрываю глаза и начинаю покачиваться в такт музыке, как и он.
– Фантастика! Никогда так об этом не думал, но да, я тебя понимаю… ОЙ, НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! (От неожиданности распахиваю глаза.) Это же мой атомный рай, чувак! – Он держит в руках «Tapestry» Кэрол Кинг[43].
– Серьезно?
– О да… «a tumb-a-lin’ down…» – напевает, по-цыгански поводя плечами. Откидывает назад волосы и сворачивает язык в трубочку.
Я смеюсь и говорю:
– Ты знаешь, что похож на Шер, да?
– Угу. ОХРЕНЕТЬ! – теперь он вытаскивает альбом Сонни и Шер. Проклятье. Мне казалось, я его спрятал. – Раз я – Шер, значит, ты – мой Сонни?
– Ой. Уф…
– Просто шутка, чувак. Эти ребята тоже ничего. Чуть слишком фолковые на мой вкус, но, ты знаешь… О, БЫТЬ НЕ МОЖЕТ!..
И он снова потерян для общества. Смотреть на Уэба – сплошное удовольствие. Это не просто парнишка, строящий глазки из окошка. Он – гребаная шоколадная фабрика, плавающая в реке из какао, прыгающая по мармеладным цветочкам и облизывающая грибочки из взбитых сливок…
– Слышь, у меня косячок есть, – говорит он, возвращая меня в реальность.
– Да? Ладно…
Секрет: я никогда не пробовал траву.
– Но это не обязательно, если не хочешь.
– Нет-нет, все ништяк… чувак.
Боже, серьезно, когда я пытаюсь придать себе солидности, получается какой-то сверчок Джимини[44].
– Тогда ладно… огонька не найдется? – Он показывает косячок.
– Ах да, извини, сейчас, – ныряю под барную стойку.
– Эй, ты уверен, что хочешь? На самом деле можем и обойтись.
– Да-да-да…
– Когда-нибудь пробовал?
– Что? О, э-э, да, ага, раз сто. – Господи, у нас в доме примерно восемнадцать тысяч зажигалок, а я не могу найти ни одной! – Вот, держи, – говорю, запыхавшись, как бешеный щенок.
– Ух ты!.. (Зигги, спаси и помилуй, это оказалась серебряная папина, в форме пениса, а язычок пламени выскакивает из дырки! Да, я серьезно!) Ну что ж, тогда ладно… – бормочет он.
– Вотжежпердимонокль, – это само срывается с языка.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не обращай внимания. Я…
Он раскуривает косяк.
– Не смеши меня. – Его голос звучит напряженно. Он вдыхает так глубоко, что всасывает в себя весь кислород из комнаты. Боже, это что, больно? У него взрываются легкие? – Я смешал с табаком. Так лучше.
Наверное, поэтому и пахнет в тысячу раз приятнее, чем обычная скунсова струя. Но серьезно, как это он до сих пор вдыхает? Ему плохо? Он умирает? Внезапно накатывает сожаление, что я пропустил мимо ушей лекцию об искусственном дыхании на уроке здоровья. Просто не мог отвести взгляд от рта куклы-пособия и отделаться от виде́ния Древней Столицы Микробов…
– Держи. – Он протягивает мне косяк.
Ладно, да, хорошо, моя очередь.
Не решаюсь протянуть руку.
Уэб улыбается.
– Втягивай так нежно, как будто всасываешь через соломинку последние капли вкусного молочного коктейля.
Он говорит это на самом деле! Ладно, хорошо, да, я могу это сделать. Затягиваюсь. О святые угодники, о нет, о…
– Хорошо, чувак, а теперь сделай еще одну быструю, глубокую затяжку, только не кашляй.
Делаю. И ЧЕРТДЬЯВОЛБЛИН эта затяжка опаляет мои легкие. О ЧЕМ ТЫ НА ХРЕН ДУМАЛ КОЛЛИНЗ?! Дурак, дурак, дурак. Не кашлять, не кашлять, не кашлять. Почему нет? Кашлять хорошо. Кашлять хорошо, когда РАСКАЛЕННЫЕ УГОЛЬЯ СЫПЛЮТСЯ ТЕБЕ В ГЛОТКУ, и…
– Теперь можешь выдохнуть, – говорит Уэб.