Г-жа Лежан, чей отъезд сопровождался страшным шумом мотора, выглянула из окна такси, которое уже тронулось. Кончиками пальцев она послала Петеру грустный воздушный поцелуй, потом взглянула на Катерину и показала ей нос.
Внезапно стало очень тихо.
— Она — сумасшедшая, — произнесла наконец г-жа Валь-Дидье.
— Что вы ей сказали? Что произошло?
— Хотите знать? Хорошо, она дала мне пощечину.
— Правда?
— Речь идет не о правде, а о пощечине, больше ни о чем. Это переходит все границы, даже если дело касается подруги. Мариза влюблена в вас, ну и пожалуйста. Но разве это причина, чтобы оскорблять меня, чтобы обвинять в том, что я — причина вашего отношения к ней? Разве это я, из ревности, разлучила вас с нею? Советовались вы со мной прежде, чем принять свое решение? Нет, и тысячу раз нет. Я не желаю вмешиваться в эту историю. Уезжайте, сейчас же уезжайте, не обращайте на меня внимания, меня не существует, я не хочу больше жить.
— Но за что она ударила вас?
— Досада, злость и недостаток воспитания. Потребность найти виноватых и заставить других расплачиваться за свои ошибки. Тут все средства хороши, и мне все это надоело.
Пригласили к столу.
— До свидания, Катерина.
— До свидания…
Петер фон Эль взял г-жу Валь-Дидье за руки и поочередно поцеловал каждую.
— Я думала, что отъезд Маризы заставит вас остаться. Я потеряла лучшую подругу, мне грустно, а вы хотите оставить меня в одиночестве? Это нелюбезно с вашей стороны, — сказала она. — Я и не подозревала, что вы такой равнодушный.
Петер, выслушав ее, почувствовал себя неуютно и, боясь показаться неблагодарным и невежливым, вскричал:
— Разве я равнодушный человек? Как плохо вы меня знаете!
— Тогда что же мешает вам пообедать со мной?
Петера ждал дворецкий, готовый проводить его до машины. Г-жа Валь-Дидье повернулась к нему и спросила, где багаж г-на фон Эля.
— Уже в машине.
— Перенесите его обратно, — велела она и, обращаясь к Петеру, добавила: — Вы ведь составите мне компанию до завтра? Как говорит Мариза: «Мне нужно передохнуть».
Петеру фон Элю ничего не оставалось, как поклониться в знак согласия.
Вечером они поехали на прогулку в противоположную от моря сторону. Петер заметил, что Катерина, которой больше не досаждали то ревнивые, то насмешливые взгляды Маризы, выглядела такой тихой и спокойной, что напоминала неподвижную воду пруда. Соперничество больше не вынуждало ее все время быть начеку. Расслабленная, безмятежная, она отдавалась счастью остаться наедине с мужчиной, которого любит и мечтает завоевать, она грезила наяву и, пока он рассказывал ей об архитектуре, закрыла глаза, и, сложив руки на груди, представляла себе, какое счастье ее ожидает. Они проезжали мимо деревушек, заглядывали в церкви, покупали фрукты и лаванду. В ритме ветра чудилась истома, и Петер, сидя за рулем, разглядывал пейзаж с тем вниманием, которое вызывают вещи, о которых мы собираемся рассказать отсутствующему собеседнику, о ком непрестанно думаем.
— У нас все совсем по-другому, — повторял он время от времени, потом, высказав несколько соображений о разнообразии пейзажей нашей планеты, затормозил у ограды маленького кладбища.
— Как здесь хорошо, — сказал он. — Мне стыдно испытывать такое удовольствие.
— Стыдно? Но почему?
— Потому что испытывать удовольствие в моем случае уже означает изменить. Живописная дорога, разнообразие красок, вы, Катерина, и вот я увлечен. Можно ли одновременно сохранять верность и развлекаться. Нет. Развлечение — это измена. Вас захватывает то, что развлекает, вот почему все так серьезно. Доверие, которое к нам питают, единственная путеводная нить. Наше спасение.
Г-жа Валь-Дидье не увлекалась философскими рассуждениями. Называла их пустыми упражнениями ума, а Петер, обвиняющий себя в гипотетической измене, только подавал ей лишнюю надежду. Вот все, что она поняла.
— О, Петер, люди тратят целую жизнь, напрасно пытаясь понять себя, так зачем мучиться угрызениями совести незнакомцу, каковым мы так и остаемся? Случается, этому незнакомцу необходимо посвоевольничать. У него появляются свои желания, и, препятствуя их исполнению, мы только увеличиваем его требования. Полноте, что вы загрустили, я ведь тоже нуждаюсь в утешении.
