— Это любовь ослепляет. На расстоянии люди видят друг друга лучше.
— Вы хотите сказать, что сейчас вы далеки от меня?
Она воскликнула:
— Нет, вовсе нет, мне вовсе не хочется быть неприятной вам, давайте же не будем портить наш последний вечер.
— Вы — это то искушение, которому я не в полной мере поддался, то сновидение, которое я не сумел увидеть во сне так, как нужно было бы.
Тут г-жа Зарагир, опустив глаза, прошептала:
— Не надо ошибаться: я хочу быть благоразумной, но я никогда вас не забуду. Мне будет вас не хватать и когда я поеду в Вальронс, я поеду туда лишь для того, чтобы вновь увидеть вас.
— Вы скоро приедете? Вы не передумаете?
— Нет, — сказала она, улыбаясь при мысли о том, что теперь она сможет осчастливить Луи Дювиля своим приездом в Вальронс.
Мужчине и женщине, которые не были настоящими любовниками и не являются настоящими друзьями, нечего сказать друг другу. Луи Дювиль пригласил г-жу Зарагир на танец, она согласилась, но скоро ей захотелось уехать. Он проводил ее. У двери гостиницы они сказали друг другу «до свидания»; она повторила несколько раз: «Терпеть не могу расставания, это слишком печально», и быстро ушла.
Остаток ночи Луи Дювиль провел, пируя с красотками. Он лег спать уже утром, проснулся поздно, после полудня. Отправил цветы г-же Зарагир и уехал, не повидав ее.
В Вальронсе никто его не ждал. Г-жа Дювиль устроила небольшой прием человек на двадцать в честь г-на Зарагира. Ей хотелось, чтобы тепло камина, смех молодежи и запах лаванды, наполнявший дом, напомнили ему легкую атмосферу прежних вечеров. Она приняла гостей с обычной шумной суетливостью, но оживление быстро утихло, и полковник, чтобы хоть чем-то заполнить паузу, возникшую из-за всеобщего любопытства, заявил, что зимой дороги находятся в ужасном состоянии.
— Верхняя дорога — это просто одна сплошная рытвина, просто поле битвы какое-то. Оно мне напомнило, как в 1917 году…
Его фразу прервали восклицания, когда вошел г-н Зарагир, импозантный, непринужденный, глядящий на мир широко открытыми глазами, гордо несущий чело, овеянное ветрами приключений. К нему устремились все женщины, он всех их обнял, прижимал всех их к сердцу, обеими руками пожал руки мужчинам, познакомился с молодежью. При этом он выглядел таким радостным и счастливым от столь дружеского приема, что супруги Дювили решили, что он благополучно изгнал из своего сознания все мысли о той, которая покинула его.
Г-н Зарагир просто не умел разочаровывать людей. Его постоянная готовность радоваться, его умение подстроиться под настроение собеседников привели в восторг и молодых людей, и юных дев. Их перешептывания и живой блеск их глаз притягивали его больше, чем беседы со взрослыми мужчинами, которые тянулись к нему, стремясь воспользоваться его жизненным опытом. «Опыт зависит не от возраста, а от природы человеческих существ. И ценен он лишь как элемент сравнения», — сказал он им после ужина и направился к дамам. Каждая из них более или менее тайно любила его, и отсутствие г-жи Зарагир было им на руку. Он внушал им романтическую томность, и они чувствовали, как учащенно бились их сердца, уподобляясь молодым лошадкам, галопом уносящим их легкомысленные мечтания на любовные свидания в настоящий густой лес.
Луи Дювиль, знавший гостеприимную натуру своей матушки, нисколько не удивился, увидев в полночь свет во всех окнах дома. Оттуда доносилась музыка. Он слегка приоткрыл дверь гостиной, чтобы посмотреть, кого сегодня принимали. У рояля, лицом к собравшимся, стояла девочка и пела под аккомпанемент г-жи Дювиль. Своей выправкой она могла бы привлечь внимание многих. Привлекла она внимание и Луи Дювиля. Когда пение закончилось, высокий мужчина, сидевший спиной к двери, встал, чтобы похвалить ее. И Луи Дювиль узнал его. Он тихо прикрыл дверь и поднялся к себе в спальню. Когда гости расходились, только его отец заметил зеленую шляпу на скамейке в прихожей. Он проводил Зарагира в его комнату, дождался, когда г-жа Дювиль ляжет в постель, и вошел в комнату сына. Они молча и отчужденно смотрели друг на друга.
— Зарагир здесь? Давно ли и по какому поводу?
