Г-жа Зарагир была в ужасе от одной лишь мысли, что Луи может поехать с ней в Южную Америку, что он там будет говорить с ее мужем. Она оказалась в положении игрока, проигравшего все и распродающего все дорогие ему вещи в надежде выкупить их на следующий день. Пытаясь выиграть время, пытаясь выйти из затруднительного положения, она еще больше запуталась, заявив, что разрывается между любовью и чувством долга.
— Какого долга? Долга оставаться под игом тирана, который пять лет держал вас под своей пятой, а теперь лишает вас невинного удовольствия побыть во Франции на несколько дней больше? Поверьте, вы имеете право на каплю свободы.
— Да, меня и в самом деле можно только пожалеть, — сказала г-жа Зарагир и опять заплакала.
Луи обнял ее и поцелуями осушил ее слезы. Нежность и грусть имеют много общего, и в тех поцелуях, которые она вернула ему, было столько меланхолии, что он принял их как знак нежности, тогда как были они просто печальными.
— Поедем, — сказал он, — совершим путешествие от пляжей Средиземноморья к снегам Тироля.
— Тироль! Говорят, это так красиво! Кстати, супруги Даже собираются встретить там Рождество и провести начало нового года.
— Давай завтра же уедем из Парижа. Проживем три недели так, как я мечтал жить с тобой весь наш век. Дай мне наглядное доказательство твоей любви, утихомирь мою ревность, развей мою грусть и позволь мне верить в тебя.
Г-жа Зарагир решила, что, продлив еще на некоторое время свое пребывание во Франции, она устранит опасность, нависшую над ее браком, и легко выпутается из этого положения, которое только что казалось ей безвыходным.
Вечером следующего дня, 21 декабря, поделившись новостью с г-жой Даже, она уехала на юг Франции, весьма смущенная тем, что едет со своим любовником в те же места, куда уже дважды ее уносила любовь мужа.
За неделю до этого г-н Зарагир получил от жены письмо, которое ему очень не понравилось. «Любимый мой, писала она, у нас обоих одно желание: поскорее увидеться. Ты же знаешь, что я лишь для тебя стараюсь и лишаю себя удовольствия встретиться с тобой как можно скорее, а ты меня ругаешь! Твое письмо привело меня в отчаяние. Ты думаешь, я для своего удовольствия отложила свой отъезд? Если бы я решила сесть на пароход завтра, я приехала бы домой только 3 января. Ты об этом не подумал. А я, полагая, что тебе будет грустно сознавать, что я одна встречу в океане и Рождество, и Новый год, согласилась поехать на праздники в Тироль вместе с четой Даже. Они так хотели показать мне этот, как они говорят, сказочно красивый край. Мы должны были выехать сегодня вечером. Могла ли я объявить им в самую последнюю минуту, что ты заставляешь меня вернуться, что ты наказываешь меня, как будто я в чем-то провинилась? Поскольку уже поздно сделать так, чтобы мы могли вместе закончить прошедший год или встретить новый, позволь мне хотя бы повидать горы, леса с заснеженными елями, это будет мне утешением. Не лишай меня этого удовольствия. Я вернусь в Париж 16 января, ровно через три недели, а 21-го поднимусь на борт «Алькантары». Это путешествие к тебе покажется мне бесконечно долгим. Я еще не знаю, где я остановлюсь в Австрии. Даже хотят ездить по городам и деревням, останавливаясь в больших и маленьких гостиницах. Я потеряюсь в снегах! Вместе с ними буду вести образ жизни альпинистов! Представляешь? Пиши мне на парижский адрес. Письма будут догонять меня в пути. Люблю, обожаю, не брани меня, любимый. Еду к тебе, еду, жди меня и т. д.».
Зарагир вызвал секретаря и сказал:
— Мы с женой соревнуемся, кому больше не терпится увидеться и устраиваем друг другу сюрпризы. Она собирается 21 января сесть на пароход «Алькантара» и жалуется, что ей придется одной совершить долгий путь через океан. Поэтому я отправлюсь ей навстречу, и мы вернемся вместе.
После этого попросил принести ему расписание отплывающих в Европу кораблей и заказал билет на пароход, который шел в Геную и останавливался 16 января на рейде Вильфранша.
Пусть небо порой и хмурится на средиземноморском побережье, хорошая погода даже зимой не покидает надолго эти края. Воздух, вдыхаемый там, заставляет нарушать обычаи, и те, кто приезжает отдохнуть, позволяют себе расслабиться и находят этой своей расслабленности самые различные извинения. Луи Дювиль и г-жа Зарагир жили, торопясь насладиться каждым украденным часом. Оказавшись в непривычной обстановке, они полагали, что стали неузнаваемыми, и вели себя неосторожно, слишком много показываясь на людях. Так, в ночь 31 декабря они ужинали вдвоем в большом столовом зале одного из казино. Вокруг было блестящее, шумное общество, многие танцевали, другие же развлекались тем, что перекидывали со стола на стол серпантин и ватные шарики. Луи Дювиль и г-жа Зарагир, сидя в стороне от этого оживления, обменивались взорами-вздохами и многозначительными улыбками, как все влюбленные, хранящие некий секрет и думающие о том, что их ожидает после ужина.
