— Под дождь попал, но это мелочи, — беспечно объявил Суханов. — Меня тут едва не убили.
Нина сжала воротник голубого, отороченного золотом халата.
— Это я виновата, — выговорила она. — Надо было дождаться тебя в машине.
Через несколько минут Суханов, облаченный в точно такой же, только алый, халат, сидел на ярко освещенной кухне, под низким оранжевым абажуром, прихлебывал чай с коньяком и аппетитно поедал клубничное варенье. Вокруг него собралась вся семья.
— Тут я и говорю этому негодяю: «Галстук отдать? И не подумаю, мне он самому пригодится. Вот, бери две копейки, это тебе красная цена», — рассказывал Суханов с удовлетворением, прерываясь, чтобы отправить в рот очередную ложку сладкого.
— Толя, он ведь мог тебя покалечить! — воскликнула Нина. — А вдруг у него был нож?
— Наверняка был, — небрежно обронил Суханов. — Ксения, будь добра, передай салфетку… Но когда он понял, что меня голыми руками не возьмешь, ему ничего не оставалось, как забрать свои две копейки и пуститься наутек.
— Ну, отец, ты даешь! — сказал Василий с улыбкой.
— Да, с нашим папой в темном переулке лучше не встречаться, — заметила Ксения.
— Я бы попросил — это весьма сомнительный комплимент! — со смехом запротестовал Суханов.
Вскоре Василий и Ксения незаметно исчезли, и в дальних лабиринтах коридора закрылись две двери: в его комнату — неслышно, в ее — с грохотом. Суханов остался наедине с Ниной. У него было превосходное настроение.
— Если честно, — сказал он, — я рад, что Володя не провинился.
Скользнув по нему взглядом, она шевельнула губами, но промолчала.
— Парень он порядочный; не хотелось бы такого отстранять, — пояснил Суханов.
— Все хорошо, что хорошо кончается, — сказала она, подвигая к нему блюдо с шоколадными эклерами. — Попробуй, свежие-свежие. Валя сегодня вечером купила.
Некоторое время они молча пили чай. Иногда его или ее ложечка задевала о край чашки, и серебряный звон падал, как голыш, в чистый пруд тишины, придавая их молчанию новые, еще более уютные очертания. Мягкий свет абажура оплетал их золотистым коконом спокойствия, а возможно, и счастья, ограждал от ночного мрака, накрывшего подозрительные дворы и слепые переулки, где — можно было не сомневаться — в этот самый миг творились всякие безобразия, но это было далеко, бесконечно далеко от их теплой, сверкающей, хорошо оснащенной кухни в квартире номер пятнадцать на восьмом этаже девятиэтажного дома номер семь по улице Белинского, в сердце старой Москвы. Действительно, в этот прохладный августовский миг тысяча девятьсот восемьдесят пятого года, около часу ночи, после дождя, омывшего городские крыши, восхитительный мир Суханова Анатолия Павловича существовал совершенно независимо от внешнего мира. Эклеры чудесно таяли во рту, чай был заварен крепко, как он любил. На полках вдоль стен поблескивали аккуратные ряды баночек, хранивших заготовленные впрок дары увядающей природы, а воздух шептал о корице и яблоках: накануне Валя, приходящая домработница, пекла его любимый яблочный пирог, от которого остались только ароматы. За спиной у него раскинулась необъятная, как могло показаться, жилая площадь: приятно затемненные комнаты, где медово сверкали натертые паркетные полы, парчовые ткани на стенах и книжные переплеты с золотым тиснением; расцветали под высокими потолками хрустальные люстры; ветвились серебряные канделябры; угадывались бесчисленные антикварные вещицы, на которые дразняще, эффектно намекал тусклый свет, проникавший сквозь тяжелые бархатные шторы. Где-то в глубине его дома сейчас засыпали его дети: один — будущий дипломат, другая — будущая журналистка, оба в равной степени одаренные; а напротив него, в круге мягкого света, сидела Нина, бледная, растрепанная и такая прекрасная, с тонкой шоколадной полоской на губах. Это был его мир, защищенный от напастей. В том, другом мире уходящая ночь попыталась было его зацепить, утянуть за собой в сумрачную, неведомую, опасную бездну — но нет, сейчас он, в домашнем халате и тапочках, всем довольный, приканчивал третье пирожное.
— Солнышко, у тебя в уголке рта шоколад, — сказал он. — Да, между прочим, ты ни за что не угадаешь… нет, чуть повыше… да, вот здесь… Представь себе, на выходе из Манежа мне встретился Белкин.
