Нина опустила чашку мимо блюдца. Чай плеснул на стол.
— Ты видел Льва? — тихо переспросила она.
— Льва Борисовича, единственного и неповторимого, собственной персоной, — подтвердил он с иронической усмешкой.
Бурое пятно медленно растекалось между ними по скатерти.
— Что же он делал у Манежа? — Ее сияющий зеленый взгляд остановился на его лице с незнакомым выражением, странно сходным с надеждой. — Неужели хотел…
— Да нет, чистая случайность, — поспешил объяснить Суханов. — Шел мимо, попал под дождь, решил переждать под крышей. Нормальные люди зонтик с собой берут, но он выше этого.
Ее лицо внезапно стало отстраненным. Она опустила взгляд, заметила пятно и стала усердно промокать его быстро отсыревшей салфеткой. Суханов продолжал говорить:
— Вид у него, у нашего Льва Борисовича, совершенно непрезентабельный. Старый, небритый, одет бог весть как — немыслимый галстук-бабочка… мне показалось, выпивает. Впрочем, я бы, наверное, тоже запил, если бы жизнь настолько не задалась. Но у него давно к этому шло. Жена его…
— Больше ничего не будешь? — перебила Нина. — Если ты кончил, я уберу.
— Да, пожалуйста. — Он положил на тарелку последний, надкушенный эклер. — Жена его бросила. Помнишь Аллу? Честно говоря, мне странно, что она так долго терпела.
Нина молча открывала и закрывала дверцы шкафов. Приятно сытый, он откинулся на спинку стула, деликатно приглушил салфеткой шоколадную отрыжку и замурлыкал арию Ленского из сцены дуэли. Скатерть — рассеянно отметил он — украшал довольно привлекательный узорчик из полевых цветов. Его уже сморила желанная дремота, когда Нина резко метнула в шкаф банку с остатками клубничного варенья. Встрепенувшись, он поднял голову и увидел, что Нина смотрит на него в упор холодными серыми глазами.
— Его зовут Вадим, — сказала она.
— Кого, солнышко?
— Нашего водителя. Его имя — Вадим. Не Володя. Не Вячеслав. Не Владислав. Вадим. Он у нас работает почти три года, и за все это время ты не удосужился запомнить, как его зовут.
Суханов выпрямился.
— Неужели я опять напутал? — добродушно спросил он. — Ну, солнышко, мне не упомнить. Ты же знаешь, у меня плохая память на имена.
— Если бы только на имена, Толя. — Она отвернулась. — За всю свою жизнь я ни у кого не встречала такой способности забывать.
Вновь водворившаяся на кухне тишина лишилась уюта. Слегка нахмурившись, Анатолий Павлович поднялся со своего места.
— Пока нас не было, приезжал курьер, — сказала она, не глядя в его сторону, и обрушила в раковину лавину фарфора. — Конверт у тебя на письменном столе.
— Сейчас посмотрю. — После секундного колебания он добавил с примирительной улыбкой: — Не знаю, солнышко, как буду работать без твоего портрета, витающего надо мной. Я к нему привык, он меня вдохновляет.
— Мне без него легче дышится, — сухо сказала Нина. — Для меня он был вечным укором.
— Это в каком смысле? — спросил он после паузы.
Она не ответила. В раковину шумно била струя воды. Украдкой вздохнув, он покинул кухню.
В большом охристом конверте оказалось три листа бумаги: на двух были гранки, набранные бледным петитом в два столбца, а на третьем сопроводительное письмо, написанное крупным почерком от руки, — понятный только посвященным знак особого уважения. Он пробежал его глазами: Уважаемый Анатолий Павлович, просим Вас ознакомиться с этим материалом на предмет возможных добавлений или поправок…
Текст, как он сразу понял, представлял собой не что иное, как его биографию, подготовленную для нового издания Большой Советской энциклопедии, намеченного к выпуску в начале следующего года. С необъяснимой тревогой он придвинул к себе настольную лампу под желтым абажуром, который поддерживала витиеватая бронзовая скульптура взмывшего на дыбы Пегаса (подарок тестя), достал из кожаного футляра с тиснением («Глубокоуважаемому Анатолию Павловичу в день 50-летнего юбилея от преданных сотрудников») оправленную в серебро лупу и склонился над деловитыми строчками фактов.
«Род. 13 янв. 1929 г. в Москве. Рано проявил незаурядные аналитические способности. В 1947–1952 гг. обучался в МГАХИ им. В. И. Сурикова, где приобрел практическую подготовку, необходимую для теоретических исследований. В 1952–1967 гг. — преподаватель Моск. Высш. художественно-промышленного училища; к этому периоду относятся первые выдающиеся труды по теории изобразительного искусства. В 1963 г. опубликовал программную статью «Сюрреализм и прочие западные «-измы» как проявление несостоятельности капиталистического искусства» (вышла отдельным изданием в 1965 г.). В 1964 г. создал основополагающую монографию «Метод социалистического реализма в жанрах пейзажа и натюрморта на современном этапе». Член КПСС с 1964 г. Член Союза художников СССР с 1965 г. В 1967 г., по завершении педагогической деятельности, возглавил отдел художественной критики…»
