– Так вы в самом деле страдаете, мой бедный Гастон?
– Честно говоря, не так уж я и страдаю, я просто чувствую себя по уши в… одним словом, мне всё это омерзительно.
– Не будет ли с моей стороны бестактностью, если я спрошу вас, как всё это случилось, – вновь заговорила госпожа Альварес. – Я, конечно, читала газеты, но можно ли им верить?
Лашай дёрнул себя за ус, над которым потрудился парикмахер, провёл рукой по своей пышной шевелюре.
– О! Всё старо как мир. Она дождалась подарка ко дню рождения, а потом сбежала. И не нашла ничего лучшего, как спрятаться в маленькой деревеньке в Нормандии. Когда в трактире всего две комнаты, выяснить, что одну занимает Лиана, а другую – некий Сандомир, балетмейстер из Ледового дворца, дело нехитрое.
– Это ведь он ставил вальс для Полэр, не так ли? Да, современные женщины совершенно не умеют держать мужчин на расстоянии. И сразу после дня рождения… Ах, как это некрасиво. Я бы даже сказала, неприлично.
Госпожа Альварес задумчиво мешала ложечкой ромашку, отставив в сторону мизинец. Когда она опускала взгляд, веки не прикрывали полностью её выпуклые глаза и сходство с Жорж Санд становилось разительным.
– Я подарил ей ожерелье, – сказал Гастон. – Да ещё какое. Тридцать семь жемчужин. Центральная была с мой большой палец.
Он выставил вперёд свой белый ухоженный палец, и госпожа Альварес осмотрела его с интересом и восхищением, подобающими такой редкой драгоценности.
– Вы умеете жить, – заявила она. – Свою роль вы сыграли прекрасно.
– Ага, роль рогоносца.
Эту реплику госпожа Альварес пропустила мимо ушей.
– На вашем месте, Гастон, я бы постаралась ей отомстить. Завела бы себе любовницу из высшего света.
– Сомнительное лекарство, – отвечал Гастон, в рассеянности принявшийся сосать леденцы.
– Впрочем, лекарство может оказаться опасней самой болезни, – осторожно заметила госпожа Альварес. – Может, и не стоит менять кукушку на ястреба.
Они помолчали. Сверху доносился приглушённый звук пианино. Гость молча протянул пустую чашку, и госпожа Альварес вновь наполнила её.
– У вас всё в порядке? Как поживает тётя Алисия?
– Сестра, знаете, совершенно не меняется. Очень замкнута, вся в себе. Говорит, что предпочитает жить прекрасным прошлым. Всё вспоминает испанского короля, Милан, своего хедива и полдюжину раджей. Как вам это нравится? Но с Жижи она очень мила. Алисия, и тут она права, находит её немного заторможенной и заставляет над собой работать. На прошлой неделе учила её есть омара по-американски.
– Зачем?
– Алисия утверждает, что это очень важно. Говорит, что омар по-американски, яйца всмятку и спаржа – это три пробных камня в воспитании. Неумение обращаться с этими блюдами разбило множество семей, так она считает.
– Возможно, – задумчиво сказал Лашай. – Возможно.
– О! Алисия далеко не глупа… А Жижи ведь так любит поесть, только подавай. Вот если бы голова у неё работала так же, как челюсти… Но она ведёт себя как десятилетний ребёнок. Скоро праздник Цветов, вы помните? Вы опять собираетесь нас поразить?
– А вот и нет, – проворчал Гастон. – Я собираюсь сэкономить на розах, раз уж у меня есть предлог.
Госпожа Альварес молитвенно сложила руки.
– О, Гастон. вы этого не сделаете! Без вас всё это шествие будет похоже на траурный кортеж.
– А мне-то что? – мрачно возразил Гастон.
– И вы отдадите расшитое знамя этой Валерии Шенягиной? Ах, Гастон, это невозможно!
– Очень даже возможно, – сказал Гастон. – Валерия – женщина со средствами.
– Вот уж кто не разорится. Знаете, откуда в прошлом году она взяла столько букетов? Она наняла трёх женщин, усадила их за работу, и они двое суток эти букеты складывали. А цветы были куплены на Блошином рынке. Представляете себе – на Блошином рынке! Только карету, сбрую и ещё, кажется, хлыст она не взяла напрокат.
– Что ж, примем на вооружение, – развеселился Лашай. – Боже мой, я съел все леденцы.
В прихожей раздался по-солдатски чеканный шаг Жильберты.
– Ты уже? – удивилась госпожа Альварес. – Что это значит?
– Это значит – ответила девочка, – что тётя Алисия неважно себя чувствует. Но я всё-таки прокатилась в дядюшкином драндулете, и это главное.
