Такой стиль работы привлекал к нам новых клиентов, которые оставались с нами долгие годы. Это было очень важно, поскольку денег на настоящую рекламную кампанию у нас не было и единственным инструментом продвижения оставалась репутация.
Наша стратегия была недостаточно продумана и агрессивна, мы были слишком благодушны – темпы роста и способы их достижения не были ясно определены, даже прибыль не занимала своего законного места в «красном углу». Вопреки правильной американской поговорке «Не влюбляйся в бизнес» мы любили свое дело; жесткая линия на развитие и продажу бизнеса была нам чужда. В результате было упущено много времени и тем самым денег.
Нашим первым заказчиком стал мой добрый приятель С. Т., работавший замдиректора НИИ химического профиля. Надо было доставить из Ленинграда рулон фотобумаги весом примерно в 250 кг на завод в Переяславль-Залесский. Повезли мы этот рулон вместе с сыном. Везли его просто как багаж в вагоне поезда до Москвы и дальше электричкой до Переяславля. Тащили сами, рулон был большой и тяжелый, поэтому мы его кантовали, чем изрядно попортили. К счастью, С. Т. простил нам это брак.
Позже мы отработали технологию перевозок и взаимодействие с профессиональными перевозчиками. В этом мы, как один из первых негосударственных почтовых операторов в России, были часто пионерами. Например, мы начали возить корреспонденцию в Москву в почтовых вагонах скорых ночных поездов. Получить разрешение на это было непросто, ведь государственная почта – весьма консервативная организация. А сегодня разработанные нами тогда договоры с почтовым ведомством и сопроводительные документы стали типовыми для большинства курьерских фирм.
Маленький штат нашего кооператива был уникальным, как и многое в то время. Бухгалтером работала профессорская дочь, закончившая с отличием Политехнический институт. Сейчас она один из руководителей факультета менеджмента СПбГУ Диспетчерами трудились недавние выпускницы физического факультета Университета. Мы шутили, что берем на работу только университетских выпускников с красным дипломом. Такая ситуация была следствием перестройки, когда многие, в том числе интеллигенция, получали ничтожную зарплату или вообще теряли работу. Настроение у людей было тревожное. Уверенности, что завтра будут продукты и тепло, не было. Помню, за новогодним столом в 1987 году и в шутку и всерьез обсуждали бизнес по производству печек-буржуек. В том же году мы с Егором вырыли в гараже яму-бурт для хранения картошки зимой. За картошкой съездили на нашей «копейке» в Клопицы, где в совхозе купили около 500 кг. На глубоко осевшей машине мы привезли картошку в город и по всем правилам заложили на хранение в бурт. Картошка прекрасно сохранилась. Весной часть этой картошки теща увезла как семенной материал на посадку в Вологду. Я даже удостоился ее похвалы за хозяйственность.
Большинство людей беднело; появилось много бомжей. Как-то, будучи в Москве, я зашел по своему обыкновению поесть в кафе «Прага». В этот раз его было не узнать – темно, неприветливо. Я взял курицу, поставил тарелку на столик и на минуту отошел. Когда вернулся, курицы на тарелке не было, я увидел только спину убегавшего бомжа.
В эти годы, как вспоминает С. Гедройц, «солоней всего пришлось мелким интелям, а среди них – самым никчемным: ист-фил-худ-текстовикам… Их атомный вес стал практически неотличим от нуля».
К 2000-м годам в Санкт-Петербурге интеллигенции просто не стало видно на улицах. Но иногда я встречаю прежних ее представителей на дешевых концертах в филармонии.
О вине властей в сегодняшней загнанности интеллигенции говорится много и справедливо, но кину камень и в ее огород.
В 1990-е, бывая на разного рода собраниях моих прежних коллег – юбилеях, защитах диссертаций и т. п., я несколько раз предлагал небольшую, по моим возможностям, финансовую помощь. Предложение принималось «на ура». Договаривались, что в ближайшие дни со мной свяжутся для конкретных шагов. Мне не позвонили ни разу!
Совсем недавно Егор предложил помощь бедствующей семье умершего двадцать лет назад писателя – ныне знаменитого. Егору тоже так и не позвонили.