- Чего Куликовского слушать! Не в нем толк и даже не в том, сколько ты выпил, а что получилось: выпил ты немного, а руку поранил.
- Все оттого, что машина застряла. Это и с трезвым могло быть.
- Могло. Но зачем тебе было машину рычагом поднимать? Разве это одному человеку под силу? Вот пусть Ванька скажет.
Татарчук подумал и решил:
- Два таких, как я, пожалуй, осилили бы...
- А таких, как я и Ленька, четверо попыхтели бы.
- Мне показалось, что я осилю...
- Показалось, потому что выпил. Не случайно закон есть: выпил - не смей за баранку браться. Ну скажи, справедливо будет, если милиция оштрафует тебя как следует или права отберет?
- Справедливо, конечно.
- А ты еще сам себя наказал. Валяешься в больнице в то время, когда вопрос идет - кому к новым станкам стать... Тебе бы первым кандидатом быть, а ты...
Страшная больничная тоска за несколько дней выучила Леонида мечтать о свободе, о здоровье, о труде.
- Ты думаешь, мне нового станка не дадут? - с волнением спросил он.
- Я бы дал, но не от меня зависит. Кроме меня, начальник цеха, главный инженер, наконец, комсомольская организация есть... А ты что наделал? С корреспондентом поссорился и в автомобильную историю попал. О ней на завод сейчас же сообщили. Одного не успели забыть, ты другое учудил.
- Значит, станка не дадут, - с грустью промолвил Леонид.
Он и сам, без товарищей, понимал, что дела его складываются неважно. Болезнь, а особенно одиночество - плохие советчики. Предыдущей бессонной ночью он додумался до решения: "Не поставят к новому станку, возьму и уйду с завода, а то совсем из города уеду". Такое решение казалось ему гордым и смелым вызовом несправедливости.
Но теперь, когда была возможность в откровенном разговоре с друзьями заявить о своем замысле вслух, он понял, что уход с завода был бы позорным бегством. И кого бы оно удивило? Пусть не дадут ему нового станка сейчас, но разве не может он завоевать лучшее рабочее место через несколько месяцев, через год, соревнуясь с лучшими из лучших? Отец не захотел его навестить? Что ж, он докажет отцу, что тот был неправ!.. Только бы поскорее выздоровела рука!
- Задумался? - сказал Голованов. - Ничего, перемелется - мука будет. Да и ничего еще окончательно не решено.
- Витька Житков и Горька Куликовский не собирались ко мне зайти? - после паузы спросил Леонид.
- Горька Ку... - сердито начал Татарчук, но встретившись взглядом с Головановым, осекся. - Витька очень хотел, да у него мать тяжело больна, а Куликовский... Что ты, Горьки, что ли, не знаешь?
- Его в выходной день от девчат не оттащишь, - обстоятельно солгал Голованов. - Ты вот лучше Ваньку поздравь: женится!
Лицо Татарчука так и засияло счастьем. На ком женится Татарчук, называть было не нужно: уже два месяца весь цех знал о его пламенной любви к Любочке Пономаревой. Нет нужды передавать и рассказ счастливого жениха, поскольку в нем шла речь о событиях, читателю известных. Оставим от рассказа один только конец:
- Представь себе, Ленька, я теперь дикому ни одной копейки не должен, а помнишь, каким банкротом был?! Она прямо перед получкой заставила меня полный список всех долгов сделать, взяла мои деньги, своих добавила, по кучкам рассчитала, кому сколько, и в тот же день велела мне со всеми расплатиться!
От таких веселых новостей у Леонида даже боль в руке ослабела.
- Со строительством лодки как же? - поинтересовался он.
- Строительство временно законсервировано, потому что деньги на свадьбу нужны, - объяснил Татарчук. - Ты смотри, к свадьбе выздоравливай!.. А лодку, Люба говорит, к будущей весне обязательно достроим...
Разговор затянулся до конца часа посещений, говоря точнее, до тех пор, пока палатная сестра не вытурила гостей.
При выходе из больницы Голованов попенял Татарчуку:
- И дался тебе этот Куликовский! Едва не брякнул чего не надо.
- Не могу я спокойно про него слышать! - оправдался Татарчук. - И мы же договорились Леньке всю правду сказать.
- И сказали, не пожалели...
Все нужное действительно было сказано. Леонид долго лежал на койке, улыбаясь. Теперь после разговора с друзьями, он твердо знал, что будет делать.