- Сволочь не сволочь, а комсомольское собрание не миновать проводить...
- Куликовского обсуждать?
- И Куликовского, и Леньку...
- Леньку-то за что? Его пожалеть надо...
- Вот мы его и пожалеем... на собрании!.. Ступай домой, спать хочется...
Спит поселок. Одному Татарчуку не до сна. Два раза пройдясь под темными окнами женского общежития, он возвращается к окну Голованова.
- Спишь, Сеня?
- Сплю.
- А я тебе не все сказал. Можно, доскажу?
- Что ж с тобой делать: говори.
- Взял я ее за руку, а ручка маленькая-маленькая, пальчики вовсе крохотные, а ноготки...
- Подожди еше, заберет она тебя этими маленькими ручками с крохотными ноготками...
- Пусть забирает!.. А Леньку я теперь очень хорошо понимаю.
- Что понимаешь?
- Что он из-за Зины Пилипенко жердину сломал. Если бы сейчас Люба уехала, я бы телеграфный столб переломил.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
В больницу приходят гости. Однофамильцы. До перекура. После перекура
1.
Где полнейшая демократия, так это в больнице. Звание "больной" равняет всех: и старых и молодых, и заслуженных и незаслуженных.
- Больной Карасев, к вам гости!
Входят Анна Степановна и Наташа. Белые халаты и строгость больничной обстановки их стесняют. В руках у Наташи объемистая сетка, набитая домашней снедью.
Стараясь не смотреть на огромную белую повязку на руке сына, Анна Степановна по-матерински любовно целует его в губы. На глазах у нее слезы. Обе садятся. Поговорить нужно о многом, но разговор не клеится.
- Как, Леня, рука? - спрашивает Анна Степановна.
- Заживает, мама, скоро на амбулаторное лечение выпишут. Доктор говорит, что я снова смогу стать к станку.
Выпишут Леонида не так скоро, но Леонид не хочет рассказывать матери о серьезности раны и боли при частых перевязках.
- Доктора боялись заражения, но все обошлось благополучно. Температура все время нормальная.
- Чем лечат-то?
- Колют, мама. Еще в скорой помощи первый укол сделали... Что дома?
Леониду, собственно, хочется спросить не о доме, а об отце, который не пришел его навестить, но он боится это сделать. Понимает ли его Анна Степановна или не понимает, но отвечает уклончиво:
- Дома все в порядке, все живы и здоровы.
- Клякса еще больше растолстела, а Хап недавно синичку поймал, - сообщает Наташа. - Я его веником поколотила.
Разговор упорно идет о мелочах: о том, сколько на какой яблоне яблок, сколько их сбило во время минувшей непогоды, о том, какие кинокартины успела посмотреть Наташа, о том, как в больнице кормят... Слова - об одном, думы - о другом... И Леониду стало легче, когда вошедшая в палату санитарка сказала:
- К вам, больной Карасев, еще двое гостей. Внизу халатов дожидаются.
- Это Голованов с Татарчуком, они собирались тебя навестить, - пояснила Наташа.
- А мы пойдем, что ли, - нерешительно сказала Анна Степановна.
Опять поцелуи, долгие, горячие, куда более красноречивые, чем ничего не значащие слова.
Леонид пошел провожать мать и сестру по коридору.
В последнюю минуту, когда Анна Степановна начала спускаться с лестницы, Леонид успел схватить Наташу за рукав халата и шепотом спросил:
- Натка, папа почему не пришел? Сердится?
- Ты же знаешь, какой он иногда строгий бывает... Он, по-моему... тоже не совсем прав, но только ты, Ленька, не вздумай сам сердиться!.. Вот посмотришь, все будет хорошо.
- Об отце говорили? - с необычайной проницательностью спросила Анна Степановна дочь. - Ты что ему ответила?
- Я правду сказала.
- Может, напрасно?
- Он комсомолец и я комсомолка. Мы обязаны говорить друг другу правду.
Наташа, конечно, была права, но куда больше комсомольской правды услышал Леонид от приятелей. Семен Голованов начал разговор, взяв быка за рога:
- Как это тебя черти угораздили сюда попасть? Выслушав рассказ -Леонида, Голованов явно остался недоволен.
- И поделом тебе: не вяжись не с своей компанией.
- Отказаться было неудобно.
- Ну, поехал бы, а пил зачем?
- Пил-то я вроде бы немного: две небольшие стопки да пиво...
- Куликовский говорил... - начал было Татарчук, но был остановлен Головановым, успевшим незаметно для Леонида наградить его изрядным тумаком в бок.