- Здравствуйте, Леонид Федорович! - проговорил Федор Иванович, настежь открывая перед сыном входную дверь и оставляя для него излишне широкий проход.
- Здравствуй, папа! - ответил Леонид, не успевший сразу оценить иронии, вложенной в приветствие отца.
Он прошел в свою маленькую комнату (она была тщательно прибрана, но уже успела пропахнуть запахом долго закрытого помещения), положил на стул сумку с нехитрыми больничными пожитками и вернулся обратно в довольно просторную кухню.
- Мамы и Наташи нет?
- Как видишь,
Отец и сын, оба одинакового роста, стояли поодаль, разглядывая друг друга. Походило на то, что и тот и другой искали и, к своему удивлению, находили в знакомых чертах что-то или новое, или ранее не узнанное.
"Отец становится стар", - с жалостью и любовью подумал Леонид.
Переживания Федора Ивановича были куда сложнее. Его поразила происшедшая в сыне перемена: он похудел и не то чтобы постарел (для двадцатитрехлетнего парня такое выражение не подходило), а посерьезнел. В довершение всего (здесь играли роль поворот и наклон головы) он необычайно походил на самого Федора Ивановича, каким изображала его фотография двадцать седьмого года.
Чтобы не сбиться с намеченного плана разговора, а главное, избавиться от гипноза родственности, Федор Иванович резко спросил:
- Ну-с, Леонид Федорович, что дальше делать думаете?
Леонид и Наташа давно привыкли к шутливой манере отца именовать их по имени-отчеству, но на этот раз он не шутил, а иронизировал зло и беспощадно. Походило на то, что Федор Иванович продолжал разговор почти восьмилетней давности, предшествовавший поступлению Леонида на завод.
- Работать думаю, - отчетливо проговорил Леонид. Обычно, говоря с отцом, младшие Карасевы прибавляли обращение "папа". Будь Федор Иванович внимательнее, он заметил бы исчезновение родственного обращения.
- Где же бы вам хорошую работу пополам с пьянством найти? Разве шофером у Тыкмарева? Федор Иванович явно перегибал палку.
- Нет, токарем на тавровском заводе "Сельмаш"! Две пары одинаковых серых глаз впились друг в Друга.
- Что ж, и на нем есть плохие токари...
- Я не из их числа.
- Слова наполеоновские, а дела Антошки-сопляка
- Посмотрим! Со своего завода я не уйду. Федор Иванович перестал понимать, в какой степени был прав он, а в какой Леонид. Против воли он любовался сыном.
- Помнишь договор: на заводе мы однофамильцы?
- Помню. Но завода я не брошу. Уйти из дома могу. Этого Федор Иванович не ждал и не хотел. Леонид прочитал в его глазах растерянность.
- Уходи... если тебе не жаль мать и... сестру... "И отца"... Этого Федор Иванович не сказал, но Леонид отчетливо услышал его мысль.
За окном скрипнула калитка: возвращалась домой
Анна Степановна. До окончания неприятного разговора остались считанные секунды.
- Мама и Натка - мои, так же как и твои! - торопливо сказал Леонид. - А для тебя... если хочешь.. я стану... квартирантом!
- Так оно и будет!
Как ни была обрадована Анна Степановна возвращению сына, она сразу догадалась, что между ним И отцом произошел какой-то разговор. Но какой, о чем?.. Хорошо было уже то, что ни рассерженными, ни очень опечаленными они не выглядели.
Федор Иванович был задумчив: из спора с сыном он не вышел ни победителем, ни побежденным. Он был строг - это правильно. Но правильно ли, что он хотел быть строже всего заводского коллектива?
3.
На повестке закрытого комсомольского собрания цеха два вопроса, оба неприятные: о поведении комсомольца Леонида Карасева; о поведении комсомольца Игоря Куликовского.
Леонид спокоен. Каждое слово, которое он слышит, отчетливо доходит до сознания.
- Карасев проявил грубость, оскорбив приехавшего на завод корреспондента газеты... Поступил материал из милиции о том, что Карасев вел машину, находясь в нетрезвом состоянии... В результате выпивки получил увечье и на три недели выбыл с производства...
На Леонида обращены десятки взоров: ободряющих, любопытствующих, вопрошающих, соболезнующих, доброжелательных, доброжелательно-насмешливых и даже (таких, правда, мало) злорадных. Леониду кажется, что он слышит: